509 год до нашей эры
Шрифт:
и нашей в частности! Эй, мама, я вернулся!
Тит (преграждая ему путь)
Брат, дорогой, мы не недослушали отца!
Невежливо. Не будем торопиться.
Тарквиний
Спасибо, Тит. Так вот, Лавиния,
ей имя было, и есть тягчайшая обида.
Рутул же нагло заявляет,
что понести должна была от Турна,
а не от иноземца дочь Латина!
И возвышенье Рима есть ошибка,
которую
Тит
Насколько знаю я рутулов,
всё это не похоже на народ,
в чьих помыслах торговля да богатство.
А война – такая утомительная трата.
Тарквиний
Богатство, Тит, так часто ненасытно.
Чем тело больше, тем больше оно требует еды:
ест и растёт, растёт и ест,
такая вот ходьба по кругу,
пока не встретится ему другое тело,
с чуть большим ртом и острыми зубами!
Тит
И этот с большим ртом сегодня ты?
Тарквиний
Я или Рим, ты видишь разницу?
Тит
Нет, нет, отец, я разницы не вижу.
Но вместе с тем не вижу и причины:
за что же мстить тебе, этруску,
когда Эней пал от руки этрусков? .
Тарквиний
О, как ты вдумчив, сын мой! Молодец,
но одного понять не можешь:
ведь цель не я, а Рим!
Тит
Так всё-таки есть разница?
Тарквиний
Смотря откуда смотришь.
Что? Думаешь, я всё это придумал?
Тит
Я не об этом, я понять пытаюсь.
Всё это неожиданно и странно.
Тарквиний
Война как смерть: ты знаешь, что придёт,
но вот когда придёт, не знаешь.
И остаётся просто быть готовым
к войне, как к смерти, постоянно.
Ступайте, отдохните до утра,
а завтра отправляйтесь под Ардею,
там лагерь наш, и я там буду завтра.
(Тит и Арунт выбегают,
пытаясь опередить друг друга)
III
Тарквиний
Какая неожиданная прыть!
Не замечал за ними раньше
сыновней радости горячих проявлений.
Ты, Луций, отчего остался
и не спешишь к жене и сыновьям?
Не хочешь ли чего мне сообщить?
Брут
Да. Сообщить. Хочу.
Верней не сообщить, а так… похвастать.
Тарквиний
Похвастать? Сколько помню,
хвастлив ты не был никогда.
И даже сыновей как
а дети – лучший повод хвастать!
Когда они того достойны.
Брут
Когда достойны, да. Но всё же хвастать,
имуществом или потомством, -
занятие, по-моему, пустое:
кто не имеет такого же предмета хвастовства,
тобою будет уязвлён, как бы он это ни скрывал;
тот, кто имеет, не разделит
с тобою радостей твоих,
как бы он ни изображал –
душа наполнена своими.
На свете много есть людей,
способных разделить с тобою горе,
но радость разделить – дар очень редкий.
А самый редкий дар – понять всю тщетность
стремленья видеть, как другой
испытывает от твоих приобретений,
такие ж чувства, как и ты.
Не утруждай людей своим приобретеньем,
тем более домашним – сам справляйся!
Целее будет радость дома,
когда останется в его пределах.
Тарквиний
Складно. Только не пойму -
ты к ним спешишь или не очень?
своим домашним радостям?
Но рассудительность твоя приятна.
Что ж, хвастай, Луций, слушаю тебя.
Брут
Я, дядя, в Дельфах ясно ощутил,
как божество меня коснулось!
Тарквиний
Интересно! в храм приходят,
чтоб прикоснуться к божеству,
тебе же удалось наоборот!
Но продолжай, я весь – вниманье.
Брут
А дело было так: когда Арунт
и Тит от пифии твой свёрток получили,
они решили у неё спросить,
кто будет за тобой царём.
Тарквиний
Не рано ли об этом думать?
Ты ничего не перепутал?
Брут
Я, может быть, невнятно изъясняюсь,
но слушаю и слышу хорошо.
Они спросили, пифия ушла
к расщелине, в которой, по преданью,
осталась часть дыхания Пифона,
сражённого когда-то Аполлоном,
где постояв недолго, к нам вернулась,
вид у неё и вправду был такой,
как будто ей в лицо дышал дракон,
к тому же рот её был полон
несвязных и неясных бормотаний,
и лишь когда глаза её вернулись
из мест, где обитает провиденье,
сказала: «Тот, кто первым поцелует мать»
Тарквиний
Так вот куда они спешили!
Как хорошо, что хитрая старуха
им не сказала целовать отца.
Избавила от лживых поцелуев.