58 1/2 : Записки лагерного придурка

Фрид Валерий Семенович

парашют — записка на веревочке, спускаемая из окна;

перо — нож;

пика — нож;

писка — лезвие безопасной бритвы;

подорваться на отказе — пострадать от взрыва не сработавшего раньше заряда аммонита;

политика — так называемый «политический зачес», как у Сталина;

полнота — то же, что «законники», даже с большим упором на безупречность репутации;

пори меня за фуфло — режь меня, как непорядочного;

порчаки — воры с испорченной репутацией;

по сламе — по дружбе;

по сошкам, куши и семпеля —

тонкости игры;

похавать — поесть, покушать;

пошпилить — поиграть;

правила — участник воровского толковища;

пресс — пачка денег;

приземлить, землянуть — вывести из воровского закона, т. е. из корпорации, лишить прав;

притырен — спрятан;

пропуль — послание;

прохаря — сапоги;

простячка — проститутка;

псарня — тюремный надзор;

пулемет — колода карт;

пустить в казачий стос — ограбить (оказачить);

пустить под откос — то же, что приземлить;

пустить под трамвай — коллективно изнасиловать;

пыряться на рога — лезть на рожон;

раскидываю немыслимую чернуху — нахально вру;

расписуха — вышитая рубаха;

режим — начальник режима (тюремный чин);

режим рюхнулся — нач. режима спохватился;

рисануть — узнать;

родский — взрослый вор;

роются в задках — ворошат старые дела;

рыжие бочата с лапшой — золотые часики с цепочкой;

рыжие фиксы — золотые зубы;

рябчик — тельняшка;

саксаи — нож;

самый центр — самое отборное;

сбацать — станцевать;

сбить роги — осадить;

сблочить с себя — снять с себя;

СВВ — склад взрывчатых веществ;

семисекельная — вместо старого «семибатюшная»;

сибирский третист — приверженец одной из школ игры в стос (штосс пушкинских времен);

сидеть под вышкой — сидеть приговоренным к высшей мере наказания;

сидор — вещевой мешок;

СИЗО — следственный изолятор;

с кушем тебя нету — лучше тебя нет;

сладкое дело — сахар;

сменять червонец на сухаря — договориться с малосрочником, что тот за плату возьмет на себя длинный срок (червонец — 10 лет), а долгосрочник уйдет на волю под его фамилией;

смола — курево;

солдатская причина — липовый предлог;

сосаловка — голод;

с понтом на атанде — как будто он караулит;

с понтом он дохнет — как будто он спит;

справлять план — курить анашу (гашиш);

ссученый — ставший «сукой», т. е. вышедший из воровского закона и перешедший на сторону лагерной администрации;

стары, бой, колотье — карты;

суррогатка — ботинок из автопокрышки;

ташкент — костер;

тесак — нож;

толковище — выяснение отношений;

торбохваты — мелкие воришки;

трюм — карцер;

тырсануть — стукнуть, ударить;

тягануть — отругать;

ушел за нач. сано — бежал, выдавая себя за начальника сан. отдела;

фарт —

везение;

финяк — финка;

фитилек — доходяжка;

фрей — фраер, т. е. не вор;

хавера — квартира, здесь: жилье;

харево на варево — любовь на еду;

харить, шворить — трахать;

хипеш — шум;

хлябал — проходил, считался;

хлестаться — хвастаться;

хобот — шея;

ховаю в скудо — прячу во внутренний карман пиджака;

чалиться — сидеть в тюрьме;

чеграш нетутэшний — залетная птица (видимо, из лексикона голубятников);

чердак — верхний наружный карман;

человечьего мяса не хавал — здесь: не имел дела с женщиной;

чимчиковать — идти;

чуни — башмаки из автопокрышек;

шалашня — женщины, бабье;

шалман — воровской барак;

шаляпинские права — у кого громче бас, тот и прав;

ШИЗО — штрафной изолятор;

шифранутъ — разоблачить;

шкеры — брюки;

шлюмка — суп;

шмолять — курить (иногда стрелять из…);

шнифты — глаза;

штевкать — есть, кушать;

штопорила — грабитель;

штрафняк — штрафной (строгорежимный) лагпункт;

щипач — карманник;

юрцы — нары;

я тебя работаю начисто — убью;

Восспоминание о рассказе

Я помню, как слышала этот рассказ в первый раз. До мелочей помню, хотя было это… (Отсчитаю от первого фильма года полтора — получается шестьдесят четвертый). Да, в шестьдесят четвертом мы с Ларисой Шепитько и с Валентином Ежовым сидели в Болшево, в нашем знаменитом, воспетом теперь во многих мемуарах доме творчества и работали над сценарием, а по вечерам слушали Галича, живого, сорокапятилетнего, написавшего тогда еще не очень много песен, так что мы все их уже знали наизусть.

И вот однажды, когда Галич все песни перепел и категорически отложил гитару и когда все с неохотой разбрелись по комнатам, прибегает Ежов и кричит громким шепотом:

— Пойдемте! Только — никому!.. Фрида и Дунского уговорили прочесть рассказ! Вы такого никогда не слышали и не услышите! Только — чтоб никто не увязался…

Пробираемся бесшумно, приходим в тесную комнату, где Галич вздремнул за спинами Фрида и Дунского, и видим, что при нашем появлении авторы как-то нахохлились, завяли и прячут рукопись. А тут еще Элем Климов, муж Ларисы, с режиссерской непреклонностью велит нам выйти вон. Нельзя женщинам — и все тут. Авторы — люди чрезвычайно вежливые, а с дамами вдвойне любезные, улыбаются уклончиво — мол, мы барышням очень рады, вы сидите, сидите, но пусть лучше Александр Аркадьич споет. И надо бы нам уйти, не портить людям вечер, не ссориться с Климовым, не показывать себя настырными хабалками, но мы — сидим, мы внедряемся, мы видим их неистощимое джентльменство и пользуемся. Я канючу: