59 лет жизни в подарок от войны
Шрифт:
Нас девять человек разведчиков. Местность открытая. Перед нами в полукилометре — село, начиненное противником, но огня нет. Полк далеко позади, он еще не развернулся, огневой поддержки ждать не приходится, но останавливаться нельзя ни в коем случае. Движемся в цепи. И вдруг видим, как по косогору за селом в сторону лесистого хребта змеей вытягивается колонна противника! Уходит! Разумеется, принимать бой, находясь в низине, ему невыгодно, тем более, что в километре виден наступающий полк. Но ведь проворонили, фрицы! Иначе использовали бы время, чтобы развернуть против полка, хотя бы и скудные артиллерийские или минометные средства батальона.
Нас тут же охватывает бесшабашный азарт преследователей, и мы что есть мочи несемся в село по пологому склону. Ухватить хотя бы хвост этого уходящего батальона…
Сейчас вспоминаю, и оторопь берет: гранату в костел! А тогда, мелькнуло только после взрыва: «Вдруг убили кого-то из прихожан!..» Нет, пронесло…
Но почти через шестьдесят лет вижу и другое. Нас всего несколько человек. Полк в километре позади. Я как последний дурак, ору: «Давай пулеметы!» — совершенно не осознавая, что моя горстка разведчиков — идеальная мишень для немедленного уничтожения одной пулеметной очередью. Но этой очереди нет. А я, вместо того, чтобы, руководствуясь здравым смыслом, принять меры для защиты своих ребят от ежесекундной опасности огня и уничтожения, увлечен преследованием, и мы гоним вперед, хотя нам никто этого не приказал. Я не могу поверить, что фрицы сознавали, что могут нас уничтожить и не сделали этого по какому-то своему трезвому расчету. Скорей всего, и мои, и их действия были совершено иррациональны. Наш азарт оказался равным их расчетливому страху.
Всего три дня тому назад нас, как дураков, обманом «подставили» под огонь, а теперь мы сами на него лезли, но нам сопутствовала удача.
Короткий бой с остатками противника в селе (всегда найдутся замешкавшиеся). Четыре десятка пленных. Подоспели роты. Ведут преследование, все дальше к лесу, к хребту. А я вдруг вижу брошенный немецкий миномет калибра 81 мм. Наш батальонный миномет имеет калибр 82 мм. Мое минометное прошлое взыграло. Послать бы несколько мин по уходящему батальону. Как-никак я был выпущен из училища командиром минометного взвода. Трофейное оружие знал. Хватаю мину из лотка, готов опустить ее в ствол, но тут меня окликает (хорошо помню) Никулин: «Комвзвод!» Я оглядываюсь и вижу, как из подвала ближайшего дома выбирается около десятка солдат противника с поднятыми руками. Они называют себя русинами из Прикарпатья. Немцы их мобилизовали, а теперь они улучили момент и решили сдаться нам. Показываю им, куда надо идти, а сам возвращаюсь к миномету и почему-то заглядываю в ствол. А там — мина!
Наш батальонный миномет бил только на выстрел, т. е. опускаясь в ствол, мина капсюлем накалывалась на торчащий в казенной части ствола боек и тотчас вылетала из ствола. Немецкий же миномет устанавливался также и на спуск. Т. е., боек мог убираться, мина при этом опускалась, но оставалась в казенной части, а головной взрыватель становился на боевой взвод. Когда было надо, приводился в действие спуск, боек резко выдвигался вверх и накалывал капсюль. Происходил выстрел, и мина вылетала из ствола.
Так вот, если бы Никулин меня не отвлек, я опустил бы свою мину, она ударила бы на взрыватель мины, уже сидевшей в стволе, и меня разнесло бы в клочья. Мне опять повезло.
Важно было не дать противнику закрепиться на гребне хребта. Весь остаток дня и следующие сутки были потрачены на бои по выдавливанию противника за хребет. Нам пришлось потрудиться главным образом в поисках подразделений, с которыми была потеряна связь. И несколько раз получалось так, что
На третье утро в полку появился Гоняев. Он потащил меня к слуховому окну на чердаке дома ксендза. Весь участок полка от фланга до фланга расположен на обращенном к нам склоне хребта и потому виден, как на ладони. Есть только два цвета: белый и темно-зеленый, который воспринимается как черный. Местами весь склон до водораздельной линии наш, местами — нет.
— Вот та опушка — спрашивает не по адресу Гоняев — чья?
— Наша.
— Врешь, бегом туда, через десять минут с опушки дашь ракету!
— И получаса не хватит.
— Бегом…..мать!
В это время щелкают пули и осколки черепицы впиваются в щеку и руку. Гоняева как ветром сдуло. Я ушел ко взводу. Хорошо, что стрелял не снайпер. А говорю я, что спросил Гоняев не по адресу вот почему. Разведчик не обязан знать, какой рубеж занимают наши войска, а обязан знать, где противник. И эти сведения могут не совпадать.
Так или иначе удалось обезопасить расположение полка от прицельного огня. Однако дальнейшее продвижение было замедлено. Начались затяжные бои с частыми контратаками и переходом из рук в руки высот, с восстановлением положения. Расположенным за хребтом Малая Фатра местечком Полгора так овладеть и не удалось. Наиболее ожесточенные бои велись на правом фланге полка, там где Липница переходила в Пшиварувку. [11]
11
Ясно, что по-русски это название звучит, как Приварувка, и означает «приварок», придаток, примыкающий к основному населенному пункту. Интересно, что одна из жительниц этой деревушки в разговорах с нами произносила именно «Приварувка», подчеркивая этим, что она стремится облегчить понимание (якобы) незнакомой нам речи
На фоне этих событий постоянной заботой были поиски с целью захвата «языка». За три недели боев в обороне вполне успешными в нашем взводе были три таких поиска. Один раз попался эльзасец, который божился, что он рабочий, шофер, коммунист. Один, не вошедший в «отчетность», пришел сам, заблудившись с двумя полными котелками.
Про то, как мы взяли эльзасца, я сейчас расскажу. В тылу полка за его правым флангом находилась деревня Кичора. От Пшиварувки, почти перпендикулярно к линии переднего края, в Кичору вела дорога, а расстояние между ними было не более двух километров. И вот начальник штаба однажды рано утром приказывает мне проверить, что у нас на правом фланге, именно между Пшиварувкой и Кичорой. И мы полувзводом отправились в свой же тыл на разведку. И, странное дело, оказавшись в безмолвии своего же тыла, мы стали испытывать какое-то беспокойство. Наступил такой момент, когда я приостановил движение и решил взобраться чуть повыше по склону над тропой. Каково же было мое изумление, когда не более чем в двухстах метрах увидел немцев возле дома на отшибе. Там стоял пулемет, возле которого не было пулеметчика. Трое разговаривали поодаль. Все говорило, что это пост, охраняющий тыл подразделения, которое далеко впереди ведет бой с нашим полком. Наши тылы со-при-ка-са-лись!
Немцы охраняли свой тыл от нашего тыла, который мы от них не охраняли.
Мы не имели права себя обнаружить, но и упустить такой шанс мы тоже не могли. Я отправил Максимова с одним разведчиком в штаб с донесением. Часа через два весь в мыле, почти бегом появился капитан Еременко с тремя расчетами ручных пулеметов и, разумеется, с Максимовым.
У нас было достаточно времени, и мы еще до прибытия Еременко наблюдением за этим постом установили, что, по-видимому, многодневная тишина притупила его бдительность, и это бросалось в глаза почти сразу. В таких благоприятных условиях не взять языка — непозволительно. Когда мы были готовы к захвату, начало смеркаться. Все было в нашу пользу. Короче говоря, эльзасец, один из трех, был наш. Мы с Еременко и пулеметчиками пресекли попытки преследования. Единственное, что затрудняло наш отход, был обычный минометный огонь нам вдогонку то ли на воспрещение, то ли на подавление. Потерь не было.