69. Все оттенки голубого (Sixty-Nine. Kagirinaki tomei ni chikai buru)
Шрифт:
– Адама, я говорил, что хочу получить их по дешевке, но посмотри, они уже почти дохлые.
От общения с невротичными цыплятами нам тоже стало немного не по себе. Настроение всегда ухудшается, когда приходится иметь дело с людьми или даже с курами, собаками или свиньями, лишенными жизненной силы.
– Если я тебя правильно понимаю, Кэн, ты не хочешь тратить лишние деньги, потому что обещал Мацуи после окончания фестиваля отвести ее в ресторан на БИФШТЕКС.
– А? Кто тебе такое сказал?
– Сато.
– Да, да. Конечно же, я собирался пригласить тебя и Сато составить нам компанию.
– Врешь, ты рассчитывал использовать деньги
– Ты все неправильно понял…
– Не нужно извиняться. Мы пойдем все вместе.
– Все вместе? Но это невозможно: стейки такие дорогие!
– Тогда мы можем пойти в «Гэккин». Я уже заказал там столик.
«Гэккин» был дешевым китайским ресторанчиком для рабочего класса, где подавали пампушки с мясом. Моя мечта рухнула. Я-то рассчитывал разделить бифштекс под бутылочку вина с моей возлюбленной, поскольку в тот вечер, когда ее фотографировал, я пригласил мою ангелицу после окончания фестиваля в самый шикарный ресторан в Сасэбо. Она улыбнулась и потупила взгляд, что было расценено мной как знак согласия. А потом она проболталась об этом Энн-Маргрет. УЖАС!
– Послушай, Кэн…
– Чего?
– Мне кажется, ты гораздо талантливей других, но…
– Благодарю. Но я в самом деле собирался пригласить тебя и Сато пойти вместе с нами.
– А как насчет Ивасэ?
– Разумеется, еще и Ивасэ.
– А Фуку-тян? Ты же знаешь, что без него мы не достали бы усилители и динамики.
– Верно, верно.
– А как быть с Сирокуси? Он продал более девяноста билетов, вдобавок он помог нам расправиться с этой бандой из индустриального училища. А Масугаки одолжил нам свою камеру. А Нарусима, Отаки и Накамура распространяли билеты и обещали помочь нам устанавливать аппаратуру.
– Я всем им страшно благодарен.
– Что значит «благодарен»? Стоило бы после окончания представления проставиться. Ты не согласен? Я всегда так считал, но, когда услышал от Сато про стейки, мне стало не по себе. Разумеется, все знают, что идея была твоей, но разве смог бы ты осуществить ее в одиночку?
Я понял, каким эгоистом был все это время, и на глаза у меня навернулись слезы. Но это неправда. Перед моим взором продолжала маячить белая скатерть, цветок розы в вазе, серебряные приборы, дымящиеся стейки, хрупкие бокалы для вина и лицо Леди Джейн с легким румянцем на щеках. И не дешевый красный портвейн, который я иногда попивал, а настоящее кроваво-красное вино, о котором в каком-то романе говорилось, что оно «сдирает с женщины всякую рассудочность». Содрать всякую рассудочность! Содрать всякую рассудочность с Леди Джейн!..
– Чего ты ухмыляешься, болван? Представляешь, как ты пьешь вино с Мацуи, а потом целуешься с ней взасос?
Я ПЕРЕПУГАЛСЯ. Сам Адама не обладал богатым воображением, но, похоже, у него был талант читать мысли других.
– Не угадал. Я просто занимался самоанализом, – сказал я таким серьезным тоном, что Адама даже не рассмеялся.
Возможно, оттого, что разрушились мои мечты о стейке и вине, я стал сентиментальным при виде медленно меняющейся окраски вечернего неба и подумал: «Зачем я вообще нахожусь в этом месте? Что я делаю на автобусной остановке почти вымершего шахтерского поселка?» Я начинал беспокоиться, что злоупотребляю симпатией Адама.
– Ничего не поделаешь, – пробормотал Адама скорее себе, чем мне, видя, что я совершенно расстроен. – Какая у тебя группа крови? Первая?
Я кивнул.
– Люди с этой
Адама упустил еще один момент: не только знак Рыб, первая группа крови, единственный ребенок в семье, но еще и любимец бабушки.
– У таких, как ты, Кэн, не осталось бы ничего, не будь они такими эгоистичными, – сказал Адама и опустил глаза на шуршащие мешки из-под комбикорма у себя под мышкой. – Кэн…
– Поверь мне, я на самом деле собирался пригласить тебя и Сато…
– Забудь об этом. Вспомни, какими несчастными выглядели эти цыплята.
Он вспомнил тех двадцать цыплят, сгрудившихся в углу курятника. Бройлерные куры, которых принудительно откармливают на ферме, как и люди, иногда проявляют пусть и слабые, но признаки бунта и только потом понимают, что нельзя было действовать в одиночку.
– Давай после окончания фестиваля не будем отдавать их мясникам, а просто выпустим в горы, – предложил Адама, заглянув в один из мешков.
В ДЕНЬ ТРУДА в клубе рабочих собралось около пятисот учащихся старших классов. У входа стояли Отаки, Нарусима, Масугаки и прочие члены бывшего Объединенного фронта Северной школы, раздавая листовки «Отменить церемонию по поводу окончания школы!», время от времени произнося речи, водрузив на головы шлемы. Соратники Сирокуси Юдзи с напомаженными волосами стояли неподалеку со своими телками из Дзюнва, Яманотэ, коммерческого колледжа и Асахи, передавая друг другу фляжки с дешевым виски. Девчонки вырядились кто как мог: большинство в школьной униформе, но некоторые были с крашеными волосами, с маникюром, накрашенными губами, в обтягивающих или плиссированных юбках, цветастых платьях, розовых свитерах и джинсах.
Ивасэ продавал собственноручно изготовленные фотокопии своих стихов, о существовании которых никто из нас даже не подозревал, по десять иен за штуку. Чтобы посмотреть представление Нагаяма Миэ, появилась группа из индустриального училища, на этот раз без бамбуковых мечей. И хотя они принадлежали к партии «крутых», но растерялись и покраснели, когда к ним подошла девица из Яманотэ с сигаретой между наманикюренными пальцами и попыталась завести беседу. Четыре черных американских солдата спросили, можно ли им присутствовать, и я разрешил. На фестивале разрешается присутствовать всем, за исключением разве что убийц. Пришел хозяин «Four Beat», а также официантка из «Бульвара», которая принесла букет цветов для Адама. Девушки из Клуба английской драмы принесли огромное количество надувных шариков, которые теперь летали по залу. Мулат-якудза вместе с еще двумя приятелями притащили лоток, на котором разложили для продажи жареных каракатиц и яблочные пирожные.
Нагаяма Миэ появилась на сцене в лучах прожекторов в ночной сорочке поверх купальника под звуки «Третьего Бранденбургского концерта». Она схватила топор и начала рубить им доски и плакаты с изображениями премьер-министра Сато Эйсаку, Линдона Джонсона и главных ворот Токийского университета.
«Coelacanth» начали свое выступление песней «Led Zeppelin» «Whole Lotta Love». Фуку-тян, как обычно, несколько раз спел свое «Don’t you know, don’t you know». Первой начала танцевать Энн-Маргрет. Чтобы зрители немного расслабились во время представления, она извивалась и трясла титьками под синей блузкой. Чернокожие солдаты одобрительно свистели.