7 секунд
Шрифт:
– Ты умрешь! – Не своим голосом крикнула Джилл и истерически рассмеялась.
Чьи-то сильные руки быстро оттащили Коула в сторону, а Джилл санитары схватили за руки, приготовив успокоительное. Хоки не пытался сопротивляться, понимая, что на сегодня он уже сделал все, что нужно. А Джилл никак не реагировала на происходящее, продолжая немигающим взглядом смотреть на Коула.
– Все мы когда-нибудь умираем. – Ответил он, обращаясь к той из теней, которая с ним говорила и ко всем теням сразу, вырвавшись из рук медсестер.
Энни быстрыми шагами подошла
– Пошли, Хоки.
Повела его прочь, в свой кабинет.
Коул сидел в кабинете Энни, в котором царил минимализм, и видно было, что его владелец, редко в нем бывает. Лишь потертая рамка, обращенная тыльной стороной к Коулу, привлекла его внимание. И ни одной пылинки.
Энни, закрыв дверь, села напротив него за деревянный маленький столик, с потрескавшейся выцветающей эмалью.
– С вами все в порядке? – Энни села на свое рабочее место.
– Да. – Коул нахмурился, обхватив подбородок левой рукой, а правой проведя по глазам, будто не выспался.
Он обвел взглядом кабинет, словно ища что-то. Хоки искал предмет, на котором можно было бы заострить внимание. Не найдя такового, он перевел взгляд на руки Энни, постаревшие заботливые руки, которые давно должны уже по мнению Коула нянчить внуков.
– Вы первый кто смог вызвать в ней, персональную ненависть… – Сиплым голосом произнесла Энни и откашлялась.
– И? – Вышел из состояния задумчивости Коул, убрав руки от лица.
– Вы что-нибудь поняли? – Энни говорила с надеждой в голосе.
– Почему вы мне доверяете, не относитесь, как психу? – Коул посмотрел ей в глаза.
Не найдя куда деть руки, он привычно положил их в карманы.
– Хоки, за время своей работы, я поняла, что… некоторые… психи, понимают не меньше чем остальные, а возможно и больше. – Энни печально улыбнулась. – А вы еще можете более или менее здраво рассуждать.
– Надеюсь на это. Не буду спрашивать вас о той грустной истории, которую вы сейчас вспомнили. Давайте тогда без формальностей, прямо, дружески? – Коул расслабился от общения единственным человеком, которому он доверял и откинулся на спинку стула.
– Давай. – Приветливо сказала Энни, не сумев скрыть волнения, которое промелькнуло у нее при словах Коула.
– Сколько личностей у нее обнаружено? – Коул все еще пытался построить план действий, пытался понять, что его ждет и с чем он имеет дело.
– Три, включая ее. – Задумавшись на мгновение, ответила Энни.
– Так… я увидел три… тени… но со мной разговаривали только две. – Коул постучал пальцами по столу. – А с ней, с самой Джилл вообще возможно поговорить?
– Не знаю. У нее были попытки суицида, но они были вовремя пресечены, да и лекарства вроде помогают. Так… – Энни оборвалась на полуслове. – Ты говоришь их три?
– По крайней мере, я столько увидел. Знаешь, мне нужно поговорить с ней в тот момент, когда она попытается убить себя. – Коул встал и направился к выходу, погрузившись в свои мысли.
– Но… – Энни привстала, желая продолжить разговор, чтобы понять, что у него на уме.
– Я буду с ней все
– Ладно, я приложу все усилия, Коул. – Энни была в замешательстве, но внутренний голос подсказывал ей, что он единственный, кто может помочь Джилл.
Давно она не встречала таких людей, как Коул. Энни верила ему, это чувство было ей хорошо знакомо, но теперь доверяя пациенту, она ощущала себя так, словно не Энни делает снисхождение к нему, а наоборот, пациент, доверяя ей, делает для нее снисхождение.
Это чувство не покидало ее и поздно вечером, когда она, просматривая свои любимые черно-белые фильмы, пила горячий чай. И когда дуновение ветра раздвинуло шторы, ей показалось, что на подоконнике сидит и курит Коул, загадочно улыбаясь.
Когда с небес спустилась ночь и пациенты, даже самые буйные, крепко спали под дурманом лекарств или без него, в глазах Коула еще отражался слабый свет из коридора. Лежа на кушетке, Хоки устало глядел в потолок. Если бы он мог плевать на два метра высоту и если бы сильно хотел, Коул бы непременно этим занялся, но не от безделья, а от сильного желания отвлечься, хоть на секунду забыться.
– Господи… помоги мне. – Сорвалось с его губ.
Он с силой сжал челюсти, мышцы вздулись на его лице. Коул со всей силы сжал одеяло в кулаках. Впервые Хоки чувствовал, что он может быть кому-то нужен, что он нужен сам себе, что его способность видеть их может быть хоть раз в его жизни не проклятьем, а даром, который и есть его предназначение. И впервые, он был так не уверен в себе.
Парадокс, когда человек становится в чем-то, по-настоящему уверен, в голову закрадываются такие сомнения, о которых он раньше ни на секунду не задумывался. Уверенность делает страх ошибки сильнее, он становится почти материальным, его кажется можно почувствовать в воздухе, ведь гораздо неприятнее ошибиться, когда был уверен на все сто процентов.
– Я не знаю… направь меня… хоть кто-то, кем бы ты ни был… – Он говорил негромко, словно медленно вырывал эти слова из груди.
По его щекам покатились молчаливые слезы. Лицо Коула исказилось в гримасе боли, но болели только слезные железы, он буквально выдавливал из себя слезы, и это приносило слабое облегчение в его бессилии.
Каждый день солнце заходило и всходило с одних и тех же сторон. Каждый раз одни и те же лучи тянулись, как одинаковые дни и ночи его жизни. Но каждый раз, смотря на огромный глаз солнца, Коул видел, что-то новое и улыбался. Каждый раз, что-то менялось, там за облаками. А дни его не менялись, одно и то же чувство безразличия давило ему на грудь, будто попытки солнца были тщетны и, как бы оно не цеплялось лучами за этот мир, за душу Коула, оно не могло ничего изменить. Но, что-то в душе, может генетическая память предков, их древнее, неосознанное преклонение перед великим светилом, заставляло его думать о жизни, к которой потерял интерес и улыбаться, глядя на солнце.