700.000 километров в космосе
Шрифт:
Космический корабль пошел на семнадцатый виток, но внимание мое не ослабевало ни на минуту. В наушниках послышался теплый, выразительный голос Главного Конструктора:
— Готовы ли к посадке?
Не задумываясь, я ответил:
— Готов!
Честно говоря, мне уже захотелось на Землю. В космосе, конечно, хорошо, но дома все-таки лучше. Нет ничего прекраснее в мире, чем родная Земля, на которой можно трудиться, встречаться с друзьями, дышать полевым ветром.
Спуск космического корабля с орбиты, прохождение его через плотные слои атмосферы и сама посадка — дело весьма сложное и ответственное. Малейшая оплошность, допущенная на этом заключительном этапе полета, способна доставить много неприятностей. Надо иметь в
Я задал ему по радио несколько вопросов, беспокоивших меня, на которые тут же получил точные ответы. В них на основании всех данных происходящего полета было развито то, что ученый говорил нам с Космонавтом Три во время вечерней прогулки накануне старта. Он сделал паузу, чтобы слова его поглубже — проникли в мое сознание.
— Действуйте так, как действовали до сих пор, и все будет хорошо, — сказал в заключение Главный Конструктор. Голос его был уверенный и спокойный, будто разговор шел о самом обыденном деле. В который уже раз за время полета железная уверенность ученого передалась мне, и я вновь убедился, что на Земле все подготовлено к посадке корабля в заданном районе.
Я снова принялся за текущую работу. Находясь в кабине корабля, я не вспоминал о прошлом, не мечтал о будущем и жил только настоящим, таким содержательным и прекрасным. В намеченное графиком время мне сообщили, что сейчас будет включена автоматика спуска. Система ориентации корабля сработала с исключительной точностью. Затем заработал тормозной двигатель. Сила его, — действующая в противоположную полету сторону, стала гасить скорость. «Восток-2» сошел с орбиты, начал приближаться к плотным слоям атмосферы.
Меня интересовал переход от невесомости к обычному состоянию. Юрий Гагарин рассказывал, что этот момент уловить трудно. И действительно, невесомость исчезла как-то сама собой. Вдруг в какой-то момент я почувствовал, что плотно сижу в кресле; чтобы поднять руку или двинуть ногой, требуется некоторое усилие.
«Восток-2» вошел в плотные слои атмосферы. Его теплозащитная оболочка быстро накалялась, вызывая яркое свечение воздуха, обтекающего корабль. Я не стал закрывать шторки иллюминаторов: хотелось подробнее проследить за тем, что делается снаружи. Нежно-розовый свет, окружающий корабль, все более сгущался, стал алым, пурпурным и, наконец, превратился в багровый. Невольно взглянул на градусник — температура в кабине была нормальной: 22 градуса по Цельсию. Гляжу прищуренными глазами на кипящий вокруг огонь самых ярчайших расцветок. Красиво и жутковато! А тут еще жаропрочные стекла иллюминаторов постепенно желтеют. Но знаю: ничего опасного не произойдет — тепловая защита корабля надежно и многократно проверена в полетах.
Невесомость полностью исчезла. Возрастающие перегрузки с огромной силой вжимали меня в кресло. Ощущение было такое, будто какая-то тяжесть расплющивает тело. «Скорей бы отпустило», — подумал я. И действительно, навалившаяся на меня сила постепенно стала слабеть. Становилось все легче и легче. Вскоре перегрузки совсем исчезли. И свечение воздуха снаружи прекратилось. Все системы сработали отлично. Корабль шел точно в заданный район приземления.
Я знал это место, встречал там Юрия Гагарина, когда он возвратился из космоса, восхищался его бесстрашием, думал, что на поле, где он приземлился, наверное, будет установлен обелиск в честь памятного дня — 12 апреля 1961 года. И если в первые часы полета для меня не существовало ни прошлого, ни будущего и я жил только настоящим, то теперь позволил себе думать о самых разных вещах.
Думал,
Мысль о жене пробудила много воспоминаний. Я припомнил, как мы познакомились, как полюбили друг друга, как я читал ей наизусть стихи Пушкина и Есенина, как мы поженились и во всем помогали друг другу. Она понимала меня, как никто.
Я воскресил в памяти ее матовое лицо, фигуру, походку. Никогда я не любил ее так нежно, как теперь, пролетая в космосе за тысячи километров от нее.
Затем я вспомнил все, чему научил меня отец, все, что дала мне мать. Сестра встала перед моими глазами, мелькнуло несколько полузабывшихся сценок детства. Вспомнились мои школьные учителя, инструкторы летного дела, подполковник Подосинов — все те люди, которые своим вниманием и заботой повседневно делали из меня настоящего советского человека.
Конструкция «Востока-2» предусматривала два способа приземления космонавта: в кабине корабля или путем отделения кресла от корабля и спуска на парашютах. Мне было разрешено по собственному усмотрению воспользоваться любой из этих систем. Поскольку самочувствие мое было хорошим, я без колебаний принял решение испытать вторую систему приземления. И когда «Восток-2» снизился настолько, что можно было произвести катапультирование, кресло космонавта отделилось от корабля, и над моей головой раскрылся ярко-оранжевый парашют.
Внизу клубились кучевые облака. Я прошел через их влажную толщу и увидел землю, покрытую золотистым жнивьем. Узнал Волгу и два города, расположенных на ее берегах, — Саратов и Энгельс. Значит, все шло так, как было намечено, — приземление происходит в заданном районе, в тех местах, куда из космоса вернулся и Юрий Гагарин.
Чистый солнечный свет сеялся через облака, как из-под абажура.
Парашют, раскачиваясь, плавно опускал меня все ниже и ниже. Живительный воздух земли пахнул в лицо. Я всегда любил прыжки с парашютом: после напряженных секунд падения наступает состояние блаженного покоя, необыкновенно приятной тишины. И этот прыжок — а было их у меня свыше полусотни — тоже как рукой снял всю утомленность от суточного полета, успокоил нервы. Казалось только немного странным сейчас, после того, как я одним взором окидывал огромные куски материков и океанов, видеть Землю сузившейся, сократившей свой горизонт. Но теперь на ней отчетливо проступали детали. Я увидел работающий комбайн, скошенные поля со скирдами соломы, зеленые перелески, пасущееся на лугу колхозное стадо. Все это довольно быстро перемещалось, и я понял, что дует довольно сильный ветер. Невдалеке виднелась железная дорога. По ней шел товарный поезд. Я прикинул, что ветром меня сносит к нему.
«Еще чего недоставало — опуститься на крышу вагона и заехать бог знает куда…»
Машинист и кочегар выглядывали из паровозной будки, показывая на меня. Они, конечно, знали о полете «Востока-2» и догадались, кто это спускается с неба. Ведь яркий, заметный издали цвет парашюта и все снаряжение на мне отличались от того, что можно наблюдать при обычных спусках парашютистов. Паровозной бригаде, видимо, хотелось остановить поезд, но график есть график, и состав продолжал свой путь.
«Восток-2» опустился по одну сторону железнодорожного полотна, а я — по другую. Сильным, порывистым ветром меня проволокло по жнивью. Земля была мягкая и уменьшила силу удара. Наконец-то после стольких часов полета я оказался на родной земле. Теплая, согретая августовским солнцем, она пахла свежим зерном и соломой. Как было приятно встать на нее, ощутить под ногами привычную почву, сделать первые шаги! Они были неуверенными, как в детстве, когда я учился ходить. До чего же прекрасна земля! И небо и море с ней никак не сравнимы.