8-9-8
Шрифт:
Он мог бы сказать это. Но не сказал.
Фэл не приехала на похороны, зато прислала немного денег и приглашение пожить у нее.
«Спасибо, – ответил Габриель, – напрасно ты выслала деньги, но все равно спасибо. И за приглашение тоже спасибо. Ты же знаешь, я не могу оставить магазин, даже ненадолго. Кто будет заниматься книгами? Без меня они захиреют и зачахнут, ты сама говорила об этом год назад…»
…когда с вокзала они отправились не в гостиницу, а в магазин. Ведь Фэл и приехала для того, чтобы своими глазами взглянуть на магазин Габриеля. Без Фэл, без ее доброй воли, ни о
– Но что я сделал для тебя, Фэл?
– Твои письма. Я счастлива, когда они приходят. Я чувствую себя такой живой…
– Совершенно необязательно, Фэл… Я писал тебе, потому что… Ты и сама знаешь почему.
– Все останется по-прежнему?
– Конечно.
– Даже теперь, когда ты совсем взрослый и у тебя своя жизнь?
– Даже теперь.
В витрине выставлены большие альбомы с фотографиями, перед которыми просто невозможно устоять: виды животного и растительного мира, светящиеся тела небоскребов, мосты, автомобили, оружие – холодное и огнестрельное, ювелирные украшения.
– Это для того, чтобы привлечь потенциальных покупателей, – объясняет Габриель.
– Разумно.
Самые ходовые, по мнению Габриеля, издания – на уровне глаз.
– Я бы поставила сюда еще и триллеры с ужастиками. Людям почему-то нравятся ужастики, всякие там зомби и живые мертвецы. Кошмар!
– Зомби и есть живые мертвецы. Но ты права, это действительно кошмар.
– Не забудь про комиксы.
– Уже закупил двадцать разных наименований.
– А мой любимый Том Шарп?
Том Шарп – смешной английский писатель, Фэл потешается над его текстами полгода, она скормила их и Габриелю, чтобы тот по достоинству оценил специфический британский юмор.
– Он здесь, смотри. В твердом и мягком переплете и даже в суперобложке. Есть на немецком языке, если сюда заглянут немцы.
– А если заглянут французы?
– Французский перевод тоже имеется. Не волнуйся, ни один француз не уйдет без Тома Шарпа.
– Французы – крепкие орешки, – смеется Фэл.
– Ничего, я их расколю. Раз-раз, и готово. У меня есть свои соображения, как раскалывать французов.
– Ты мне расскажешь?
– Обязательно.
Подарочная полка, приготовленная и оформленная специально для Фэл: «Популярная астрономия», «Релятивистская астрофизика», каталог нейтронных звезд, нобелевская речь Энтони Хьюиша [4] , ротапринтное издание «Системы мира» Лапласа; брошюра «Что мы знаем о Магеллановых Облаках?», «Теория внутреннего строения и эволюции звезд» в трех томах, коллекционный сборник снимков, сделанных телескопом Kueyen VLT Европейской южной обсерватории в Чили (Фэл стажировалась там на заре туманной юности).
4
Э. Хьюиш –
Kueyen VLT! – она так растрогана, что едва не плачет.
– Потрясающе, дорогой мой! Скажи, ты сделал это для меня?
– Ну… не то чтобы только для тебя. Люди до сих пор интересуются звездами.
– Правда?
– Представь себе.
– Пожалуй, я куплю у тебя фотоальбом. И нобелевскую речь Хьюиша.
– Зачем тебе чья-то нобелевская речь? Впору подумать о своей собственной. Я верю, что тебе придется произнести ее, рано или поздно.
– Льстец! – Фэл треплет Габриеля по затылку. – Я не настолько значимая величина в науке.
– Значимая, очень значимая. Для твоего глупого племянника – уж точно.
– И вовсе ты не глупый. И магазин у тебя получился замечательный. Очень уютный. Поверить не могу, что это тот самый малыш Габриель, которого я безбожно отшлепала когда-то! Помнишь?…
Еще бы он не помнил!
…Священник, в чей рот залетела пчела; остальные насекомые, ринувшиеся в щели гроба, чтобы успеть на уходящий поезд. Это воображение подсунуло Габриелю сказочку про поезд, на котором отец отправится в небытие, до свидания, папа, счастливого пути!..
Счастливого пути!
Вот что сделал тогда Габриель: помахал рукой комьям земли, падающим на гроб. И улыбнулся.
Когда все было кончено, они потянулись к центральной аллее кладбища: мама впереди, Мария-Христина с темной лошадкой Хавьером – следом, а диковинная тетушка Фэл и вовсе пропала куда-то. Габриель позабыл думать о ней, сосредоточившись на мыслях про пластинки, старые цирковые плакаты и сигары, что теперь будет с ними? Никому они не нужны – мама не любит цирк, а Мария-Христина всегда называла пластинки старьем и никчемным хламом, кто теперь помнит какого-то Марио Ланца, кто возбудится на какую-то Марию Каллас?…
Наибольшая опасность угрожает сигарам – их может заграбастать Хавьер, подговорить влюбленную Марию-Христину и заграбастать – все до единой, нужно придумать план по спасению сигар. Прямо сейчас, невзирая на жару и на грустное место под названием «кладбище».
Придумать ничего путного Габриель так и не успел: кто-то сильным ударом сшиб его с ног, а потом подхватил за ворот рубахи и хорошенько встряхнул.
– Ты маленькая сволочь, – услышал он над самым ухом. – Бездушная маленькая сволочь!
– Пусти, – сказал Габриель, едва сдерживая слезы обиды и негодования. – Дура!
«Дура» относилась к новоявленной родственнице– радиоастроному-или-как-там-еще, ведь это она, чертова родственница, распустила руки и унизила Габриеля.
– Сам ты дурак, – ответила тетка в стиле малыша Осито. – Я видела, как ты улыбался, когда хоронили твоего отца, разве можно быть такой канальей?
– Я не улыбался.
– Улыбался. Маленький, а врешь. Изворачиваешься. За что только он любил тебя?