80 лет форы

Артюхин Сергей Анатольевич

Майор сначала даже не понял, о чем его спрашивают. Потом усмехнулся и ответил:

— Так вот же они! Целых семьдесят две штуки. — Он направился к своей КШМ. — Вы лучше идите за мной, сейчас тут такое начнется, лучше нам ребятам не мешать.

Леонид удивленно посмотрел на странные грузовики:

— Разве это пушки? Как же они стрелять будут, лес кругом? Да и для гаубиц уж очень длинные. Или вы так шутите надо мной?

— И не думал даже, Леонид Александрович, сейчас сами все увидите. Но поверьте бывалому — лучше забирайтесь скорее на свое место. — Последние слова майор говорил, уже запрыгивая

в люк. — Сейчас к сети подключимся и будем смотреть, что на том конце делается.

Из трубы одного из «Смерчей», уже растопырившего упорные лапы на мирной лесной прогалинке, в клубах огня и дыма с ревом выскользнула едва заметная тень, совершенно непохожая размерами на обычные снаряды знакомой Васильеву артиллерии.

— Теперь сюда смотрите, товарищ капитан, — командир потеснился и освободил обзор для Леонида, — вот на этот экран! — он указал на мерцающий синеватым цветом прямоугольник.

Через две минуты монитор мигнул, покрылся рябью горизонтальных полосок, сменившихся совершенно непривычной для Васильева картинкой местности с высоты птичьего полета. Разобрать что-то знакомое он не смог…

23 июня 1941 года, вторая половина дня. Г. Сувалки, аэродромный узел.

Альфред Шнеер до самой смерти не мог забыть развернувшийся на его глазах кошмар. И хотя после ему пришлось многое пережить и довелось насмотреться на самые страшные вещи, то, что он увидел в этот день на Восточном фронте, намертво врезалось ему в память.

Потом, некоторое время спустя, немецкий лейтенант даже не мог сказать, почему именно эта картина оказалась для него столь важной. Хотя он и предполагал, что это было связано с тем, что тогда он был близок к смерти как никогда более и лишь чистый случай уберег его от старухи с косой.

Что он знал наверняка, так это то, что с самого начала все планы пошли наперекосяк. Чудовищные потери среди отправленных в рейд на Белосток бомбардировщиков заставляли командование ругаться площадной бранью и различными многоэтажными конструкциями и не давали техникам ни секунды покоя, поскольку даже среди вернувшихся самолетов хватало тех, что добрались до родного аэродрома на честном слове и молитвою пилотов.

Появление в воздухе над взлетным полем чего-то непонятного было встречено поднятием закономерной тревоги, однако сбить это самое НЛО немецкое командование так и не успело — поднятый истребитель означенного лейтенанта сделавшую несколько кругов над аэродромом штуку не нашел. А затем уже собирающийся делать заход на посадку Альфред увидел истинную силу русского «бога войны».

На его глазах на месте, где еще недавно стояли здания и ангары, вспухали огромные огненные шары, разлетающиеся осколками и обломками строений и самолетов. Происходящее отдаленно напоминало действие орудий линейных кораблей, вот только взрывов было слишком много. Да и морского берега вблизи не наблюдалось.

Форсировав мотор вздрагивающего от ударных волн самолета, Шнеер начал разворот, с огромным трудом удержав машину. Несколько минут борьбы спустя Альфред все-таки смог выровняться и направиться на соседний аэродром. На этом делать ему было уже нечего.

Двадцать второе и двадцать третье июня стали

для Люфтваффе днями самых чудовищных потерь в истории авиации.

23 июня 1941 года, поздний вечер. Расположение 21-й бригады.

Ледникову казалось, что он прилег буквально несколько минут назад, когда из уже глубокого сна его выдернул резкий сигнал зуммера селектора. Чертыхаясь и не открывая глаз, он нашарил трубку, поднес ее к уху и рявкнул:

— Ледников! — И, выслушав короткий доклад, быстро произнес: — Понятно, сейчас буду.

Грохнув телефоном, генерал несколько секунд бездумно смотрел в потолок. Затем вздохнул и резко присел на диване. Потянулся и с сомнением посмотрел на чашку с остывшим кофе, стоящую на журнальном столике. Затем мотнул головой и одним глотком выпил холодное содержимое, мысленно пообещав себе огромную кружку сверхкрепкого эспрессо сразу по прибытии в оперцентр.

Все-таки вчерашний ночной полет на окраину Минска, ожидание, а потом весьма непростые переговоры с представителями НКВД, возвращение в Кобрин и вечерняя работа в штабе изрядно его вымотали. Ведь совсем уже не мальчишка, совсем нет…

«Ладно, — вздохнул генерал, — после войны отдохнем».

Ложился Лаврентий Георгиевич не раздеваясь, только скинул ботинки, поэтому всего через пять минут входил в штабной зал, где его уже ожидали Веткач и остальные офицеры.

Все сразу прошли к центральному экрану, помигивающему значками полков и дивизий, стрелками намечающихся направлений ударов и контрударов и самой разной другой информацией.

— Так, что у нас тут? Давайте-ка поподробнее! — Ледников в процессе задания вопроса отправился к кофе-машине.

— Днем было отмечено усиление радиообмена между штабом группы «Центр» и дивизиями тех корпусов, которые по планам руководства вермахта были выделены для усиления ударов на северо-западном направлении. Некоторые сообщения удалось расшифровать, что вместе с данными визуального наблюдения позволяет нам сделать вывод — немцы ломают свой первоначальный план и начинают перегруппировку сил гораздо быстрее, чем мы предполагали позавчера.

Отбарабанивший доклад Веткач перевел дух и продолжил:

— Завтра можно ожидать значительного усиления группировки вермахта, которая ведет наступление на северном фланге Центрального фронта.

После чего генерал-майор начал перечислять уже задействованные части, готовящие удар на Минск в направлении через Варена, Эйшишкес и далее, восточнее города Лида, замыкая «котел» для остатков четвертой и десятой армий РККА, как на самом деле случилось в реальности.

— Для их поддержки вермахт начал переброску не менее четырех мотопехотных дивизий и две танковые. Наши войска, которые по приказу штаба округа выдвигаются на угрожаемые направления, не успевают развернуться в боевые порядки и занять подготовленные рубежи обороны. С учетом общего уровня подготовки, систем управления и того развития событий, которое мы помним из нашего варианта истории, можно с большой степенью вероятности предполагать, что фронт будет прорван, общее положение советских войск на Центральном фронте станет, без нашего активного вмешательства, весьма тяжелым.