80000 километров под водой(изд.1936)
Шрифт:
И вот, когда я менее всего ожидал удачи, мне в руки попалось настоящее чудо природы, вернее сказать, уродство природы, какое чрезвычайно редко встречается. Консель, закинув драгу, вытащил множество довольно обыкновенных ракушек. Я взглянул в сетку и, сунув в нее руку, с чисто конхиологическим, попросту говоря, с пронзительным криком, какой когда-либо вырывался из человеческого горла, вынул оттуда раковину.
– Что случилось с господином профессором? – спросил с удивлением Консель. – Не укусил ли кто господина профессора?
– Не беспокойся,
– Находку?
– Вот за эту раковину, – сказал я, показывая ему предмет своего восторга.
– Да это же простая пурпурная олива, рода олив, отряда гребенчатожаберных, класса брюхоногих, типа моллюсков…
– Верно, Консель! Но у раковины завиток идет не справа налево, как обычно, а слева направо!
– Неужели? – воскликнул Консель.
– Да, мой друг! Раковина-левша!
– Раковина-левша! – повторил Консель взволнованным голосом.
– Погляди-ка на ее завиток!
– Ах, если господину профессору угодно мне поверить, – сказал Консель, взяв дрожащей рукой драгоценную раковину, – я никогда еще так не волновался!
И было от чего волноваться! Из наблюдений натуралистов известно, что в природе движение идет справа налево. Все светила и их спутники описывают круговые пути с востока на запад! У человека правая рука развита лучше, нежели левая, а следовательно, все инструменты, приборы, лестницы, замки, пружины часов и прочее приспособлены, чтобы действовать справа налево. Природа, свивая раковины, следует тому же закону. Завитки раковины за редкими исключениями завернуты справа налево. И если попадается раковина-левша, знатоки ценят ее на вес золота.
Итак, мы с Конселем были поглощены созерцанием нашего сокровища. И я уже мечтал обогатить своей находкой Парижский музей, как вдруг камень, брошенный каким-то туземцем, разбил нашу драгоценность в руке Конселя.
Я вскрикнул. Консель, схватив мое ружье, прицелился в дикаря, размахивавшего пращой в десяти метрах от нас. Я бросился к Конселю, но он уже успел выстрелить, и электрическая пуля разбила браслет из амулетов, украшавший запястье дикаря!
– Консель! – кричал я. – Консель!
– Да разве господину профессору не угодно было видеть, что этот каннибал первым бросился в атаку?
– Раковина не стоит человеческой жизни, – сказал я.
– Ах, бездельник! – вскричал Консель. – Лучше бы он размозжил мне плечо!
Консель был искренен, но я остался при своем мнении. Между тем за то короткое время, что мы были заняты раковиной, положение изменилось. Десятка два пирог кружило вокруг «Наутилуса». Пироги туземцев – попросту говоря, выдолбленные древесные стволы, длинные и узкие, удивительно быстроходные и устойчивые благодаря двойному бамбуковому балансерному шесту, который держится на поверхности воды. Пироги управлялись ловкими полунагими гребцами, и я не без тревоги наблюдал, как они все ближе подплывали к нашему судну.
Папуасы уже входили, видимо, в сношения с европейцами, и суда их были им знакомы. Но эта длинная стальная
Пироги подошли довольно близко к «Наутилусу», и на борт посыпалась туча стрел.
– Черт возьми! Настоящий град! – сказал Консель. – И, как знать, не отравленный ли град!
– Надо предупредить капитана Немо! – крикнул я, спускаясь в люк.
Я пошел прямо в салон. Там никого не было. Я решил постучать в каюту капитана.
– Войдите, – ответили мне из-за двери.
Я вошел в каюту. Капитан Немо был занят какими-то вычислениями, испещренными знаками х и сложными алгебраическими формулами.
– Я потревожил вас? – спросил я из вежливости.
– Совершенно верно, господин Аронакс, – ответил мне капитан, – но, очевидно, у вас на это есть серьезная причина?
– Чрезвычайно серьезная! Пироги туземцев окружили «Наутилус», и через несколько минут нам, вероятно, придется отражать нападение дикарей.
– А-а! – сказал спокойно капитан Немо. – Они приплыли в пирогах?
– Да, капитан!
– Ну что ж! Надо закрыть люк.
– Безусловно! И я пришел вам сказать…
– Ничего нет проще, – сказал капитан Немо.
И, нажав кнопку электрического звонка, он отдал по проводам соответствующее приказание в кубрик команды.
– Вот и все, господин профессор, – сказал он минутой позже. – Шлюпка водворена на место, люк закрыт. Надеюсь, вы не боитесь, что эти господа пробьют обшивку, повредить которую не могли снаряды вашего фрегата?
– Не в этом дело, капитан! Есть другая опасность.
– Какая же, сударь?
– Завтра в этот же час потребуется открыть люк, чтобы накачать свежего воздуха в резервуары «Наутилуса».
– Совершенно верно, сударь! Наше судно дышит на манер китообразных.
– Ну а в это время папуасы займут палубу! Как тогда мы избавимся от них?
– Значит, вы уверены, сударь, что они взберутся на борт?
– Уверен!
– Ну что ж, сударь, пускай взбираются. Я не вижу причины мешать им. В сущности, папуасы – бедняги! Я не хочу, чтобы мое посещение острова Гвебороар стоило жизни хотя бы одному из этих несчастных!
Все было сказано, и я хотел уйти. Но капитан Немо удержал меня и усадил около себя. Он с интересом расспрашивал меня о наших экскурсиях на остров, о нашей охоте и, казалось, никак не мог понять звериной жадности канадца к мясной пище. Затем разговор перешел на другие темы; и хотя капитан Немо не стал откровеннее, все же он показался мне более любезным.