9 дней падения
Шрифт:
— K"onnte es ein Vulkan sein? [39] — Сказал один из людей в дверях.
— In Sibirien? Ein Vulkan? [40]
— Haben Sie auf dem Auto "uberpr"uft? Wenn Protos besch"adigt wurde dann k"onnten wir einen weiteren tag mit reparaturen zu verlieren. [41]
Еще трое, следовавшие за хозяином, говорили на иностранном языке, в котором он узнал немецкий. На одном из немцев была плотная шапка, закрывавшая голову и уши, оставляя
39
Может быть, это вулкан? (нем.)
40
В Сибири? Вулкан? (нем.)
41
Вы проверили машину? Если Протос пострадали, мы могли бы потерять еще один день ремонта. (нем.)
Федоров немного знал немецкий. Они говорили о каком-то вулкане, а затем заговорили о необходимости ремонта автомобиля. Его недоумение усилилось, а затем он посмотрел на стену за стойкой, где должен был висеть портрет — портрет только что замеченного живого человека — и то, что он увидел, ошеломило его окончательно. Там висел календарь, открытый на июне 1908 года!
Он отступил назад, на его лице появилось испуганное выражение, и пожилой седой человек за стойкой, наконец, обратил на него внимание, странно посмотрев. Федоров отступил от стены, ощущая, как голова кружится бешеным вихрем. Внезапно он вспомнил о микрофоне в воротнике и, отступив к очагу в столовой, нажал переключатель и сказал тихо и отчаянно:
— Трояк? Зыков? Как слышите, прием.
Тишина.
Федоров обернулся, посмотрев на черную лестницу. Иляна предупреждала его об этих ступеньках, и теперь его единственной мыслью было вернуться на второй этаж в свою комнату. Он хотел убедиться, что его шапка, шинель и снаряжение остались там — если в происходящем можно было найти какой-то здравый смысл — и медленно отступил в темноту лестницы. Он видел как Миронов подозрительно провожает его взглядом. Затем раздался еще один громовой раскат.
Федоров повернулся и начал подниматься по лестнице. На ней было всего двенадцать ступенек, но они показались ему бесконечными, ноги словно налились свинцом, и достигнув последней, он ощущал себя изможденным и тяжело дышал от страха и напряжения. Он согнулся, положив руки на колени, пытаясь отдышаться. В этот момент он услышал звук тяжелых ботинок и выпрямился, увидев человека, шедшего по коридору с автоматом на изготовку.
Это был Трояк.
— Вот вы где! Где вы были, товарищ полковник?
Федоров уставился на него, все еще сбитый с толку и скованный необъяснимой усталостью.
— Мне надо присесть…
Трояк увидел, в каком он был состоянии, так что помог пройти через коридор в комнату. По дороге он дал знак Зыкову, указывая тому идти следом. Федоров сделал глоток воды и опустился на кровать. Трояк пристально следил за ним с серьезным выражением на лице.
— С вами все в порядке, товарищ полковник?
— Да… Да, но что-то случилось. Я не могу объяснить.
— Мы обыскали все здание. Где вы были?
Федоров моргнул, пытаясь взять себя в руки.
— Спустился по черной лестнице.
Федоров впервые заметил, что снаружи было темно. Комната освещалась одной керосиновой лампой, но снаружи была ночь.
— Внизу? Вас не было больше часа, товарищ полковник. Уже полночь, поезд отправляется через полчаса.
— Поезд? — Федоров еще выглядел потерянным. Что только что случилось? Он что, спал? Ходил во сне? — Должно быть, мне приснилось, — медленно сказал он. — Да… Это должен был быть сон.
В зале раздались шаги, и Трояк обернулся, держа оружие наготове. Они услышали приглушенные голоса. Затем кто-то громко сказал:
— Я ничего не сделал! Отпустите меня!
Трояк открыл дверь и увидел Зыкова, одной рукой держащего за воротник какого-то парня, а другой приставив ему пистолет к голове. Старший матрос улыбнулся.
— Смотрите, кого я нашел.
— Отпустите, говорю вам! Я ничего не сделал!
Зыков втолкнул парня в комнату и вошел следом. Федоров удивленно поднял взгляд. Это был Миронов!
— Так вы все-таки из Охранки, — угрюмо сказал Миронов, как только увидел Федорова. — Я знал, что с вами что-то не так. Что я сделал? Вы не имеете права меня задерживать!
Мозг Федорова наконец обрел способность функционировать, и все, что он видел и пережил в последние несколько минут начало медленно складываться. Грохот, гром, далекое зарево на горизонте — и месяц и год в том календаре!
— Послушайте меня, Миронов. Какое сегодня число?
— Число?
— Месяц и год.
Трояк смущенно посмотрел на него и переглянулся с Зыковым, словно сообщая ему нечто невысказываемое. Оба смотрели на Федорова, словно на больного. Затем Миронов ответил, все еще с некоторым возмущением.
— Вы что, меня допрашиваете?
— Нет, нет, конечно. Просто назовите мне сегодняшнее число.
— 30 июня [42] . Я прибыл поздно ночью. Вы что, думаете, что я тупой? Я знал, что вы из Охранки, как только вас увидел. А когда вы отказались сесть за стол, мои подозрения удвоились. Но у вас нет причин беспокоить меня. Я ничего не сделал! Или что? Вы скажете, что я сказал что-то не то о журналистике? Да, правительству это может не понравиться то, что я должен был сказать, но я не сказал ничего! — Его глаза горели от негодования.
42
В России 1908 это было бы 17 июня — потому что Юлианский календарь
Федоров попытался успокоиться, но от того, что сказал Миронов, сердце забилось еще чаще. 30 июня! Невозможно. И вместе с тем утомленный разум, накапливая факты, вдруг рухнул в пучину внезапного осознания. 30 июня 1908 года, грохот и огонь в небе…
— Господи, не может быть… — Выдохнул он. — Миронов… Вы только что поднялись по черной лестнице?
— Я видел, как вы пошли туда и да, я пошел за вами, чтобы понять, кто вы. Я слишком много понял, да? Но это не причина меня арестовывать. Человек может побеспокоиться о своей безопасности, особенно после того, что только что случилось. — Он указал на окно, внезапно осознав, что за ним была темная тихая ночь, а в небе светила лишь серебристая луна. Теперь пришла его очередь обескураженно уставиться в окно. — Что случилось? Почему за окном темно?