9-е января
Шрифт:
– Почему вы не пускаете?
– спрашивали его.
– Куда?
– К царю!
Фельдфебель на секунду остановился и с чувством, похожим на уныние, воскликнул:
– Да я же говорю - нет его!
– Царя нет?
– Ну да! Сказано вам нет, и - ступайте!
– Совсем нет царя?
– настойчиво допрашивал иронический голос.
Фельдфебель снова остановился, поднял руку.
– За такие слова - берегись!
И другим тоном объяснил:
– В городе - нет его!
Из толпы ответили:
–
– Кончился!
– Расстреляли вы его, дьяволы!
– Вы думали - народ убиваете?
– Народ - не убьешь! Его на всё хватит...
– Отойди, господа! Не разговаривай!
– Ты кто? Солдат? Что такое - солдат?
В другом месте старичок с бородкой клином воодушевлённо говорил солдатам:
– Вы - люди, мы - тоже! Сейчас вы в шинелях, завтра - в кафтанах. Работать захотите, есть понадобится. Работы нет, есть нечего. Придётся и вам, ребята, так же вот, как мы. Стрелять, значит, в вас надо будет? Убивать за то, что голодные будете, а?
Солдатам холодно. Они переминались с ноги на ногу, били подошвами о камни мостовой, тёрли уши, перебрасывая ружья из руки в руку. Слушая речи, вздыхали, двигали глазами вверх и вниз, чмокали озябшими губами, сморкались. Лица, посиневшие от холода, однообразно унылы, туповаты, солдатишки - мелкие, в рост своих винтовок с примкнутыми штыками, одиннадцатая рота 144-го Псковского полка. Некоторые из них, прищуриваясь, как бы целились во что-то, крепко стиснув зубы, должно быть, с трудом сдерживая злобу против массы людей, ради которой приходится мёрзнуть. От их серой, скучной линии веяло усталостью, тоской.
Люди, поддаваясь толчкам сзади, порою толкали солдат.
– Тиша!
– негромко откликался на толчки человечек в серой шинели. Толпа всё более горячо кричала им что-то. Солдаты слушали мигая, лица кривились неопределёнными гримасами, и нечто жалкое, робкое являлось на них.
– Не трог ружо!
– крикнул один из них молодому парню в мохнатой шапке. А тот тыкал солдата пальцем в грудь и говорил:
– Ты солдат, а не палач. Тебя позвали защищать Россию от врагов, а заставляют расстреливать народ... Пойми! Народ - это и есть Россия!
– Мы - не стрелям!
– ответил солдат.
– Гляди - стоит Россия, русский народ! Он желает видеть своего царя...
Кто-то перебил речь, крикнув:
– Не желает!
– Что в том худого, что народ захотел поговорить с царём о своих делах? Ну, скажи, а?
– Не знаю я!
– сказал солдат, сплёвывая.
Сосед его добавил:
– Не велено нам разговаривать...
Уныло вздохнул и опустил глаза.
Один солдатик вдруг ласково спросил стоявшего перед ним:
– Земляк, - не рязанский будете?
– Псковский. А что?
– Так. Я - рязанский...
И, широко улыбнувшись, зябко передёрнул плечами.
Люди колыхались перед
– С шести часов утра стоим!
– говорили они.
– Просто беда!
– Ложись и - помирай...
– Уйти бы вам, а? И мы бы в казармы, в тепло пошли...
– Чего вы беспокоитесь? Чего ждёте?
– говорил фельдфебель.
Его слова, солидное лицо и серьёзный, уверенный тон охлаждали людей. Во всём, что он говорил, был как бы особый смысл, более глубокий, чем его простые слова.
– Нечего ждать... Только войско из-за вас страдает...
– Стрелять будете в нас?
– спросил его молодой человек в башлыке.
Фельдфебель помолчал и спокойно ответил:
– Прикажут - будем!
Это вызвало взрыв укоризненных замечаний, ругательств, насмешек.
– За что? За что?
– спрашивал громче всех высокий рыжий человек.
– Не слушаете приказаний начальства!
– объяснил фельдфебель, потирая ухо.
Солдаты слушали говор толпы и уныло мигали. Один тихо воскликнул:
– Горячего бы чего-нибудь теперь!..
– Крови моей - хочешь?
– спросил его чей-то злой, тоскливый голос.
– Я - не зверь!
– угрюмо и обиженно отозвался солдат.
Много глаз смотрели в широкое, приплюснутое лицо длинной линии солдат с холодным, молчаливым любопытством, с презрением, гадливостью. Но большинство пыталось разогреть их огнём своего возбуждения, пошевелить что-то в крепко сжатых казармою сердцах, в головах, засоренных хламом казённой выучки. Большинство людей хотело что-нибудь делать, как-нибудь воплотить свои чувства и мысли в жизнь и упрямо билось об эти серые, холодные камни, желавшие одного - согреть свои тела.
Всё горячее звучали речи, всё более ярки становились слова.
– Солдаты!
– говорил плотный мужчина, с большой бородой и голубыми глазами.
– Вы дети русского народа. Обеднял народ, забыт он, оставлен без защиты, без работы и хлеба. Вот он пошёл сегодня просить царя о помощи, а царь велит вам стрелять в него, убивать. У Троицкого моста - стреляли, убили не меньше сотни. Солдаты! Народ - отцы и братья ваши - хлопочет не только за себя, - а и за вас. Вас ставят против народа, толкают на отцеубийство, братоубийство. Подумайте! Разве вы не понимаете, что против себя идёте?