990 000 евро
Шрифт:
На столике Николь разложила целую стопку буклетов, и, едва она устроилась, лимузин мягко тронулся с места, набирая ход.
– Что ты знаешь о гламуре? – строго спросила меня Николь, и Ганс, явно почуяв то же, что и я, немедленно откликнулся:
– Садись, Михась, двойка тебе!
Я принял вызов.
– Гламур – это популярный московский культ, основанный на радикальной потребительской идеологии и обожествлении денег, – поразмыслив пару секунд, твердо отчеканил я, и они оба в крайнем изумлении вытаращили на
Николь растерянно поправила свои бриллианты на груди, потом пригладила волосы и только тогда сказала:
– Не умничай, солдат. Не в казарме.
Я развел руками и ухмыльнулся ей:
– Вообще-то, я младший сержант. Это намного круче. Вроде как муниципальный депутат супротив директора овощного рынка.
Николь отвернулась от меня, вперив ошалелые глаза в Ганса:
– Эй, ты, фриц! Ты такой же умник? Тоже просто косил под дубину?
Ганс нервно почесал затылок и, неуверенно хмуря на меня белобрысые брови, ответил:
– Я в Саратове две улицы на одном авторитете держал! А клавы за мною табунами бегали. Так что мы без вашего гламура жили нормально… и еще проживем.
Облегчение явственной волной пробежало по напряженному лицу Николь, расслабляя ее черты до обычного снисходительного спокойствия. Она повернулась ко мне:
– Ну и ладно. Он, в конце концов, всего лишь охранник. Будет молчать и принимать красивые позы. Эй, браток, ты умеешь принимать красивые позы?
Ганс, обидевшись, отвернулся к окну, но, затылком чувствуя заинтересованный женский взгляд, невольно расправил плечи и напряженным поворотом головы обозрел дорожно-транспортную ситуацию за бортом лимузина.
Николь засмеялась:
– Годится!
Лимузин притормозил возле залитых рекламным огнем витрин и теперь двигался медленно и значительно, как океанский лайнер во время швартовки.
– Посмотрите направо, – с откровенно лекторскими интонациями сказала Николь. – Перед вами самый блядский притон столицы, называется «Стильные штучки». Мы туда не пойдем – олигархи в таких местах не светятся, разве только с биоаксессуарами.
– С кем? – не понял я. Ганс тоже не понял, но молчал, потому что не хотел снова слышать про свою тупость.
– Bioaccessory – человек, которого берут в общество в качестве выгодного фона, – все тем же лекторским тоном сообщила нам Николь. – При этом в разных тусовках нужны разные виды bioaccessory.
Наша машина продолжала неспешно плыть в неоновом безумии, и я понял, что экскурсия по этой улице будет обстоятельной.
– Посмотрите налево – это клуб…
Что там за клуб, я не услышал, потому что в наше раскрытое рядом окно засунулась волосатая нечесаная харя и заорала страшным голосом:
– Граждане, подайте на развитие русского алкоголизма!
Ганс совершенно рефлекторно, скорее от испуга, чем по необходимости, треснул харю кулаком в лоб, и попрошайка
– Молодчина, отличная реакция! Ты прирожденный охранник! – оживилась Николь и даже похлопала в ладошки. Ганс бросил на нее торжествующий взгляд, но потом снова с напускным равнодушием отвернулся к окну.
У Николь зазвонил телефон.
– Да, любимый. Да вот, выходим в свет. Думаю, начнем с «Метелицы», но ты нам там не нужен. Приезжай в «Дятел» к десяти – подсветишь нас на полчасика. Ну, хорошо, давай к двенадцати.
Николь выключила телефон и теперь тихонько постукивала им по бликующим губам, задумавшись о чем-то важном. Я незаметно подвинулся к ней поближе, желая снова почувствовать ее запах, но в этом чертовом лимузине слишком сильно воняло освежителем воздуха и кожей.
– Эй, ты, красавчик! А тебя как зовут? – спросила вдруг Николь, хлопнув Ганса по плечу.
– Братва Гансом кличет, – буркнул он, не оборачиваясь.
– Да мне не кличка твоя нужна, а нормальное имя, – поморщилась Николь.
– Ганс – мое имя, – сообщил он, теперь уже повернувшись всем корпусом, чтобы смерить взглядом наглую тетку.
– А фамилия?
– Миллеры мы, – ответил Ганс с достоинством.
– Что? – не поверила Николь. – Прохоров и Миллер?! А Абрамовича у вас там, в казарме, случайно, нету?
– Да он и правда Миллер, – успокоил ее я. – У них, в Поволжье, целая деревня этих Миллеров. Немецкие переселенцы, еще с матушки Екатерины Великой.
– Охренеть можно, – призналась Николь, переводя обалдевшие глаза с меня на Ганса и обратно.
Мы проехали развеселую, сияющую огнями улицу и встали на перекрестке, пропуская кавалькаду дорогих авто. Закатное солнце пустило последние на сегодня лучи, бликуя ими по лакировке автомобилей, а вокруг, перебивая солнечный свет, бесновалась реклама.
Я сидел в двенадцатидверном лимузине, в машине, которую раньше даже по телевизору не часто видел, в обществе женщины, которая казалась мне воплощением неземной красоты и роскоши, и которую я, простой питерский студент-недоучка, мог, пусть иногда, любить так, как мне хочется, и мы ехали на экскурсию по самым роскошным заведениям Москвы. Ну за что мне такое счастье, хотел бы я знать?
– Ну что, счастье мое, слушай диспозицию на сегодня, – опять сухим, строгим тоном сказала мне Николь.
Я улыбнулся и кавалерийским броском придвинулся к ней сразу на полметра.
– Но-но! – встрепенулась она, испуганно оглаживая платье, будто я уже сорвал его. – Сиди на попе ровно и слушай сюда.
Я сел ровно.
– Тебя зовут Ганс Миллер. Понял? Ганс Миллер. Ты – саратовский бизнесмен. Эй, ты меня слышишь? Повтори, что я сказала!
– Меня зовут Ганс Миллер. Я – саратовский бизнесмен, – послушно повторил я, совершенно не вникая в смысл сказанного.