999. Последний хранитель
Шрифт:
Иннокентию терять было нечего, да и согласие могло дать ему еще кое-какую информацию о сыне, которого он, в сущности, не знал. Понтифик прекрасно понимал, что тайны исповеди не составляли никаких тягостей для тех, кому исповедовались. Любой священник всего лишь получал больше власти над тем, кто открывался ему.
— Прочти молитву и открой сердце отцу.
Христофор встал на колени, положил рукопись рядом с собой и начал молиться.
— Достаточно! Пропустим ненужную часть, по которой ты уже получил прощение. Я слушаю.
— За эти годы я изучил все мореплавательные карты, нарисованные когда бы то ни было, прочел все рассказы мореплавателей и командовал всеми видами кораблей.
— К какому? Не тяни, ради бога!
— На Востоке, в шести или семи тысячах миль перед Китаем, существует еще одна страна.
Эти слова он произнес с легкой улыбкой, потом замолчал и поглядел отцу в глаза.
— Еще одна страна? Остров?
— Нечто большее, отец. Может быть, целый континент. Он еще не открыт, и его можно завоевать.
— И ты…
— Я препоручу эту землю тому королю, который позволит мне туда отправиться, но стану на ней полновластным правителем.
Иннокентий насупил густые брови с седыми волосинками, торчащими, как крючки.
— А если такой земли не существует? Почему же никто до сих пор до этого не додумался? — сказал он, прищурившись. — А если ты ошибся? Что тогда будешь делать?
— Я знаю, что говорю, отец. Я в этом уверен, но мне надо доказать свою правоту. Даже если я ошибся, то доплыву до Китая и открою морской торговый путь. Знаю, мне никто не поверит, если я скажу кому-нибудь то же самое, что сказал сейчас вам. А вот деньги на экспедицию в торговых целях даст любой. С вашей помощью я смогу получить средства, людей и корабли. Теперь вы единственный, кто знает правду.
Иннокентий задумался над таким странным предложением. Чем больше он наблюдал за сыном, тем больше отдавал себе отчет, что тот не так уж и безумен. Он знал, что сын давно хочет отправиться на Восток и обил уже немало порогов. С другой стороны, кто же станет слушать капитана-мечтателя, без знатного происхождения и без богатства? Эта одержимость овладела им раньше, чем он обосновался в Лиссабоне. Настоящий Чибо: уж если что вобьет себе в голову, ничем не выбьешь. И по части мужской силы — тоже настоящий Чибо. Верные люди сообщали о его многочисленных женщинах и о детях, незнакомых внуках Папы. А теперь эта дерзкая просьба… И рукопись не отдает. А впрочем, что ему стоит написать письмо? В конечном счете речь идет только о просьбе. Может, за этим и кроется какой-нибудь подвох, но Христофору давно пора оставить рукопись в покое. Все это уже начинает попахивать шантажом.
— Допустим, я дам тебе эти сопроводительные письма. Какая мне с того будет выгода?
— Земля с вашим именем, отец. Самой прекрасной из открытых земель я дам ваше имя — Чибо. Вы станете более знаменитым, чем Александр Великий.
— Не называй Александра, это имя приносит несчастье.
— Почему, отец?
— Ладно, оставим это. Однако все мои сыновья что-то отдают мне в благодарность за то, что я произвел их на свет, и за те блага, которыми они пользуются.
— Каково ваше предложение, отец?
— Половину всего, что ты получишь как правитель.
— Треть, отец.
— Ты настоящий Чибо. Сойдемся на трети. Если бы я попросил две, ты предложил бы половину.
— Может быть.
— Ладно, договорились. А теперь скажи мне, что за письма ты от меня хочешь?
Глаза Христофора вспыхнули.
— Форма — на ваше усмотрение, отец. В них должна содержаться просьба принять меня, выслушать все, что я скажу, и благожелательно оценить мои нужды и выгоды, которые сможет получить тот, кому адресовано послание. Писем требуется пять: по одному к каждому из названных мной правителей и одно к Якобу Фуггеру, немецкому банкиру.
— Ты их получишь, — сказал понтифик. —
— Значит, вы мне верите, отец?
— Manko pe u bel`in! [32] Даже во сне не поверю! Но это ничего не значит. Откроешь ты новую землю или доплывешь до Китая — по мне, все едино. А теперь не будешь ли ты так любезен отдать мне наконец эти страницы?
32
Как бы не так, чертов хрен! (генуэзский диалект)
Прежде чем пробило полдень, Христофор держал в руках письма, составленные тайным секретарем, подписанные главой христианства и запечатанные сургучными печатями. Он смиренно склонился перед Папой, но не смог сдержать торжествующей улыбки. Он разыграл важнейшую в жизни партию и выиграл ее. Непонятно, заподозрил ли его отец, что он прочел «Тайные тезисы» графа делла Мирандолы. Возможно, из двух путей — убить сына или купить его молчание — он выбрал более пристойный. Скорее всего, рассказав ему о своих замыслах и апеллируя к его алчности, Христофор спас себе жизнь. Но теперь это уже неважно. Когда Папа прочтет «Тайные тезисы» графа, у него появятся совсем другие проблемы и он перестанет думать о сыне. Он представил себе, какое лицо будет у отца, когда тот прочтет. Кто знает, выдержит ли у старика сердце.
Христофор вышел на площадь перед базиликой и смешался с толпой. Люди все еще праздновали, нарядившись в яркие одежды. Этот обычай был жив, несмотря на голод и болезни, гонения и анафемы минувшего года. Многие оделись Папой или кардиналами. На костюмах у них была написана и нарисована всякая похабщина. Но первого января, в языческий праздник, дозволялось все, за что в другой день наказали бы жестоко — ударами хлыста, несколькими неделями в цепях или в железных ошейниках. Христофору показалось, что он узнал Джулиано делла Ровере, одетого римской матроной, с набеленным лицом и ярко накрашенными губами, в окружении полуголых солдат. Он поплотнее закутался в черный плащ, натянув его на голову. Прежде чем войти в лабиринт узких улочек, ведущих к ближайшей пристани на Тибре, сын понтифика обернулся, бросил последний взгляд на величайший собор христианского мира и подумал, что, может быть, никогда его больше не увидит. Не исключено, что народный гнев, который таится под спудом страха перед наказаниями жестокого и мстительного святого отца, скоро спалит и его.
Пусть горит! Когда это случится, Христофор уже будет за шесть тысяч миль отсюда.
~~~
Флоренция
Пятница, 7 октября 1938 г.
Прежде всего надо позаботиться о сохранности рукописи. О своей жизни он подумает после. Джакомо де Мола осознавал, что преследователи подошли к нему слишком близко. Использовать Джованни в качестве наживки с их точки зрения было прекрасным ходом. Но вот узнать, кто такие эти «они», ему пока не удавалось.