А что потом ?

Мур Порша

— Извините, это так выбешивает, мать вашу, — хихикаю я и вижу, как их глаза расширяются.

Ладно, возможно, на самом деле это не так весело, как у меня в голове. Было бы прекрасно, если бы они подождали, пока выветрится наркотическая дымка, а потом уже затевали этот разговор. Так было бы лучше для всех нас.

Пухлое лицо Мартина краснее мака, и он пробегается рукой по своей густой оранжевой шевелюре. Когда папа нас знакомил, я подумала, что так выглядел бы Опи Тейлор³, если бы тому было за пятьдесят, он работал продавцом машин и это был хронический случай натуры деревенщины. Начинаю представлять сырные шарики

и взрываюсь хохотом.

— О, так это смешно? Ты думаешь, что это шутка, да? Ну, ты перестанешь так думать, когда мы заберём машину, которую ты не заслуживаешь, и те записи, которые ты слушаешь и которые, вероятно, убивают твои последние мозговые клетки, — говорит он, складывая руки на груди в своем костюме из полиэстера.

— Ты не можешь забрать мою машину, Мартин. Это был подарок моего настоящего отца, — напоминаю я, начиная считать этот разговор больше раздражающим, чем забавным.

— Я могу забрать твою машину, — заявляет мама. — Я могу забрать машину, одежду и всё остальное, потому что оно принадлежит тебе благодаря нам. Ты — ребёнок, и с каждым днём всё больше доказываешь это. Ты эгоистичная и самовлюбленная, но неглупая. Если бы я не знала тебя лучше, то подумала бы, что ты намеренно так поступаешь. Но я отбрасываю эту мысль, потому что не вынесу, если мой ребёнок вырастет таким равнодушным и незрелым.

Чувствую боль в груди.

— Подумаешь! Я не пыталась ничего саботировать! Просто хотела немного повеселиться. Ты знала, что это такое, когда папа был жив!

— Смените тон, юная леди, — предупреждающе говорит она с блеск в глазах, от которого хочется плакать.

— Я просто не понимаю. Что я тебе сделал, Гвен? Что такого я сделал, чтобы ты относилась ко мне так пренебрежительно? — спрашивает Мартин таким тоном, от которого люди думают, будто ему действительно важно их мнение, когда на самом деле ему насрать. Он спит и видит, когда в один прекрасный день я сяду в автобус и не вернусь. — Я знаю, что я не твой отец. Он был хорошим человеком, если кто-то и знал об этом, так это я….

О боже, он так «искренен». Какая прекрасная актёрская игра. Такой обман хорошо работает с людьми, которые покупают машины на его стоянке, и с жалкими болванами, что разъезжают на тачках, которые не могут себе позволить.

Я улыбаюсь ему.

— Конечно же, знаешь. Ты был его лучшим другом и не прождал даже полугода после его смерти, чтобы приударить за его женой. — Я пожимаю плечами.

Не думала, что такое возможно, но бледное лицо Мартина становится ещё белее, и даже смуглое от природы лицо матери становится чуточку светлее. Мартин медленно кивает и выходит из комнаты. Мама поднимается и подходит ко мне.

— Посмотри на меня, Гвен, — говорит она мягким, но строгим голосом. Я смотрю на неё, и она тихо произносит: — Мы все скучаем по твоему отцу.

Я смеюсь. Она не могла этого сказать. Они никогда не говорят о нём. Все наши фотографии внезапно «потерялись» через пару недель после их с Мартином свадьбы, словно папы никогда и не существовало.

— Я скучаю по твоему отцу, — решительно говорит она.

— Да, конечно, — закатывая глаза, соглашаюсь я.

— Думаешь, я не скучаю по нему? Ты его точная копия. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, вижу его, — печально говорит мама. — Ты красивая, умная и попусту растрачиваешь это. Ты же знаешь, что папа не захотел бы, чтобы ты вела себя так.

— Не вмешивай в это отца. Если бы он был здесь, всё было бы по-другому.

Горло горит, но я не предоставлю ей возможность увидеть

мои слёзы.

— Ты поступаешь так, потому что скучаешь по нему? Может, стоит посетить психолога, поговорить с кем-то ещё? — ласково говорит мама.

Появляется её южный шарм, как говорил папа. С ним такое прокатывало, это работает почти со всеми. Но не со мной.

— Ни с кем я не хочу видеться. Просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я не хочу быть ни на одной фотографии или притворяться для интервью счастливой семьёй. Плевать на то, что Мартин здесь главный. Я просто желаю, чтобы меня оставили в покое! — Голос получился намного злее, чем я планировала.

Мама кивает.

— Ну, будет тебе покой. — Она спокойно проходит мимо меня к двери. — Ты наказана. Три недели. Ни телевизора, ни телефона, ни машины. Отдай свои ключи.

— Ты издеваешься? Сейчас же весенние каникулы!

Я не верю. Думала, что получу максимум неделю дополнительной работы по дому. Но это же просто смешно.

— Ни капельки, Гвендолин, — язвительно говорит она. — Ты растрачиваешь жизнь на наркотики и ведёшь себя как шлюха, так что я не издеваюсь! Ты моя семнадцатилетняя дочь, и я не потерплю такого. Ты совершенно отбилась от рук, и независимо от того, как ты относишься к Мартину, сейчас благодаря ему ты можешь водить свою машину, носить любимые дизайнерские джинсы и у тебя есть крыша над головой. Ты больше не будешь, и я знаю, что говорю, неуважительно относиться к Мартину, или хочешь верь, хочешь нет, закончишь свой выпускной год в школе-интернате в Бирме!

Она хватает мою сумочку и роется в ней, пока не находит ключи.

— Отлично, думаешь, я шлюха и наркоманка? — спрашиваю я, стараясь рассмеяться, но чувствую, что начинаю плакать, и мне это ненавистно.

— Действия, Гвен. Люди руководствуются действиями. Ты куришь марихуану и целуешься с парнями, которые даже не являются твоими возлюбленными. Как ты думаешь, кем тебя считают люди? — резко произносит мама.

— Мне плевать на людей! Что думаешь ты? Думаешь, что я шлюха? Думаешь, что если я немножко покурила траву — а я знаю, что вы с папой такое практиковали, — это делает меня наркоманкой?

— Я не знаю, что думать. У меня никогда не было таких проблем с Джиа. Я не знаю, как помочь тебе, если ты даже не видишь, в кого превращаешься, — говорит она, прежде чем выйти из комнаты, закрыв за собой дверь.

Я топаю по комнате, затем заваливаюсь на кровать. Она, должно быть, думает, что я в шаге от наркомании или проституции. Они ведут себя так, словно застукали меня во время оргии в наркопритоне. Мне просто нужно было расслабиться, а Зак помог мне. Мы просто занимались любовью, но, конечно, мама сразу приступила к выводам, потому что я — Гвен, а не Джиа. Если бы они застукали Джиа, у неё, само собой, было бы идеальное оправдание, и все бы простили, не то, чтобы за ней когда-либо замечали поступки, отличные от идеальных.

Подхожу к полке над столом и вытаскиваю наш фотоальбом. Многие люди ненавидят старших сестёр, особенно идеальных, но я никогда не ненавидела свою. Даже если Джиа делает всё правильно и для неё всё так просто, что иногда хочется её треснуть, мне намного легче, когда сестра рядом. Опять же, она была здесь, когда был папа. После его смерти всё так изменилось. Я потеряла не только своего отца, но и лучшего друга. Если бы он был здесь, он бы понял, он бы сказал маме, что она всё драматизирует. И снова, если бы он был здесь, мне не было бы так плохо и не нужно было бы курить и целовать Зака в школе.