А до Берлина было так далеко
Шрифт:
Формально мы не подчинялись комдиву, не командовали и батальоном, но не хотелось быть сторонними наблюдателями, и потому я сказал полковнику, чтобы он рассчитывал на нас, что мы проконтролируем действия батальона и сделаем все зависящее, чтобы он выполнил поставленную задачу. К этому времени саперы уже оборудовали запасной НП батальона, туда мы и направились. Отсюда поддерживалась устойчивая связь и с комбатом, г с генералом Куликовым, и даже со штабом армии. Мы понимали, что к островку под Черкассами сейчас приковано внимание армейского командования.
Проверив готовность батальона к завтрашнему бою и убедившись, что комбат сделал все необходимое, в первом часу ночи мы улеглись на соломе и тотчас же
Примерно это я говорил красноармейцам, обходя минут через двадцать траншеи и блиндажи в сопровождений комбата. Я говорил им и о том, что в атаке главное - быстрее добежать до врага и прикончить его. Не прикончишь ты его, он прикончит тебя. Все предельно просто, как и вся солдатская наука. Разумеется, я говорил это между прочим, не превращая душевный разговор в беседу. Когда до начала атаки остается два часа, не до продолжительных бесед. Здесь важнее простое товарищеское слово. Оно поможет идти в бой с легким сердцем. Пойдешь с тяжелой думой, с робостью - считай, что все пропало.
Однако надо было возвращаться на НП. Начальнику штаба дивизии лишь в чрезвычайных обстоятельствах можно идти в цепи атакующих. У него другие задачи: на войне каждый делает свое дело, образно говоря, каждый играет на своем инструменте. Только в этом случае звучит стройно оркестр и приходит победа. Хотя скажу честно: в тот момент мне очень не хотелось уходить, очень хотелось остаться с бойцами. Правда, успокаивало то, что рядом с необстрелянными воинами в атаку пойдут опытные командиры и красноармейцы, коммунисты и комсомольцы, которых мы умело распределили по подразделениям.
На НП вернулся вовремя. Солнце уже взошло и разгоняло висевшие над островком клочья тумана, приползшего с Днепра. Вскоре ударили наши орудия. К сожалению, голос их был не особенно впечатляющ: артиллерии у нас было не густо. Из-за реки ответили немецкие дальнобойки. Дуэль продолжалась недолго. Внезапно все смолкло. В небе вспыхнула гроздь ракет, извещая о начале атаки. Коммунисты, вперед!
– донеслось до нас. Потом другие голоса повторили призыв.
На бруствере окопа появилась одна фигура - командира, затем другая, третья...
По атакующим ударили пулеметы, часто начали рваться мины. Тем не менее атакующие упрямо шли вперед. Из тех троих, что первыми, как я заметил, выскочили из окопа, шел уже один, двое других, скошенные пулями, остались неподвижно лежать на еще не просохшей от тумана земле. Но на их место уже встали другие... До траншей врага оставалось 50, 40, 30 метров... Еще рывок и вот наши бойцы уже в немецких траншеях, орудуют штыками, прикладами, лопатами, чем ни попади. Еще раз убедились мы, что пуще смерти фашисты боятся рукопашной. Из окопов в беспорядке выскочили около сотни солдат и ринулись к леску, расположенному в западной части Королевица. Все это, конечно, не входило в расчеты немецкого командования. На помощь немецкой пехоте, выбитой из окопов нашей контратакой, пришла артиллерия и авиация. Из районов Сосновки, Дахновки и пригорода Черкасс по батальону открыли огонь более, десятка орудий и минометов. В небе появились "юнкерсы" и основательно обработали первую линию окопов, где теперь хозяйничали наши бойцы. Не успели улететь фашистские бомбардировщики, как гитлеровская пехота поднялась в контратаку. Фашисты, видимо, имели строжайший приказ: удержать занимаемые позиции любой ценой.
Решительно были настроены и наши люди. Они понимали, какой оборот могут принять события, если не сбросить немцев в Днепр. Фашисты подтянут на остров подкрепление, форсируют старое русло, что труда большого не составит, и устремятся в глубь Левобережной Украины. Тогда потеряет всякое значение оборона по Днепру, на создание которой уже затрачено столько усилий. Накал и ожесточение боя нарастали. Никто не хотел уступать, и картина напоминала перетягивание каната: то брала наша сторона, то сторона противника.
Часто зуммерил телефон, и дежурный связист, подавая мне трубку, говорил: "Вас, товарищ майор, спрашивает Первый", "У аппарата Второй". И генерал Куликов, то есть Первый, и генерал-майор В. М. Симоволоков (начальник штаба 38-й армии), то есть Второй, интересовались, как идут дела. Чувствовалось, что командование с нетерпением ждет, когда же мы наконец выйдем к Днепру, очистим остров от гитлеровцев.
Пользуясь случаем, я передавал наверх просьбу "подбросить огоньку", на что следовал ответ: "Доложу командующему", хотя у командующего не было в резерве артиллерии и помочь он нам не мог.
Примерно в километре от нового русла стоял военный городок. Здесь в казармах когда-то жили солдаты уланского полка. Бойцы батальона выбили оттуда гитлеровцев, но те не примирились с потерей важного опорного пункта и настойчиво контратаковали, пытаясь вновь овладеть казармами. Комбат позвонил мне и просил доложить командованию о необходимости подавить фашистские батареи в Черкассах, которые, как он выразился, "утюжат и не дают носа высунуть". Я позвонил генералу Куликову и в который раз услышал горькое "доложу командующему". Положение тем временем усложнилось, при артиллерийской поддержке немецкая пехота поднялась в новую контратаку и стала обходить батальон с тыла.
– Можете ударить по немецким батареям?
– спросил я по телефону начальника артиллерии 116-й стрелковой дивизии.
– "Огурцы" на исходе, но постараемся хотя бы припугнуть, - ответил мне незнакомый собеседник. С "богом войны" дивизии полковника Еременко я никогда не встречался.
Через несколько минут наши орудия открыли огонь, но он не достиг нужных результатов. Это была скорее не артиллерийская, а, как шутили остряки, моральная поддержка. После этого фашистские артиллеристы стали с еще большей яростью обстреливать казармы.