А до Берлина было так далеко
Шрифт:
Меня поразила внешность Колпакчи: черные как смоль волосы и светло-серые глаза, плотно сжатые волевые губы и тихий, приятный голос. Генерал был спокоен, не было заметно, что он подавлен или раздражен, хотя, как я узнал вскоре, в тех условиях оставаться таким было не очень-то просто.
Б начале июля обстановка на Южном фронте сложилась довольно тревожная. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои, ценой невероятных усилий сдерживали наступление превосходящих сил противника. Фашистское командование вводило в сражения все новые и новые механизированные соединения. На участке 18-й армии противник создал двойное превосходство в пехоте и тройное в танках. Колпакчи особенно тревожился за правый (фланг армии.
Кратко обрисовав
Я поспешил от генерала Колпакчи в штаб дивизии. Когда вернулся туда, увидел командиров частей: они сидели у "зеленого кабинета", как мы в шутку назвали шалаш, в спешном порядке сооруженный для комдива.
Генерал-майор К. Е. Куликов ждал моего возвращения, чтобы принять окончательное решение на предстоящий бой. Собственно говоря, решение в общем-то у него созрело, оставалось лишь уточнить детали: из штаба армии я позвонил ему и доложил о полученном приказе. Голова у комдива ясная, дело он свое знал. За плечами был опыт двух войн: первой мировой и гражданской. До революции К. Е. Куликов служил в Павловском гвардейском полку, а когда победила Советская власть, сразу же встал на ее сторону, в 1918 году вступил в Коммунистическую партию в Красную Армию. Куликов отважно сражался с беляками, отличился в боях и был за это награжден орденом Красного Знамени.
Константин Ефимович был человеком, действовавшим только строго по уставу. Наверное, сказывалась служба в гвардейском полку. Обычно на служебных совещаниях он держал в руке то Устав внутренней службы, то Боевой устав пехоты, в зависимости от содержания рассматриваемого вопроса, и подкреплял свои указания ссылками на соответствующие параграфы. Вспомнив об этом обычае генерала, я подумал: "Неужели и теперь он станет заглядывать в устав? Ведь на войне неизбежно многое изменится!.) Но Константин Ефимович, когда в "зеленом кабинете" собрались командиры полков, в устав не заглянул. Надо отдать ему должное: он умел мыслить творчески, принимать решение, исходя из обстановки. И это подтвердил его первый боевой приказ, отданный 4 июля 1941 года.
Первый бой
Личный состав дивизии в те суровые июльские дни жил под впечатлением выступления по радио Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина. Когда 3 июля после ночного марша подразделения дивизии располагались в лесу западнее городка Рахны и радисты развернули штабную радиостанцию, И. В. Сталин уже произнес свою речь. Но московское радио в течение дня несколько раз передавало текст выступления, и мы прослушали и записали основные тезисы речи.
Шел тринадцатый день войны, о ней мы непрестанно думали, жили ею, ежедневно утром и вечером читали в газетах или слушали по радио сводки положения на фронтах. Тем не менее никто из нас не представлял ни масштабов происходящего, ни всей глубины опасности, которая нависла над страной. По поручению Политбюро ЦК партии Сталин сказал правду, суровую и горькую. Еще до 3 июля мы в глубине души таили надежду, что вот-вот в действие вступят главные силы Красной Армии и все переменится. Враг будет остановлен, затем обращен в бегство
Мы искали и находили в обращении партии ответ на вопрос: что делать? Отстаивать каждую пядь советской земли, биться до последней возможности, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу, - вот что требовалось от нас, командиров и красноармейцев.
Политработники и коммунисты немедленно пересказали в подразделениях содержание речи Сталина, разъяснили, какие надежды возлагает партия и народ на Красную Армию. В ротах и батальонах прошли митинги и собрания.
Все эти мероприятия подняли настроение бойцов. Люди рвались в бой, хотели побыстрее встретиться с ненавистным врагом. А эта встреча была не за горами...
По указанию генерала Куликова я собрал командиров полков, и мы провели рекогносцировку. Дивизия занимала оборону, как уже говорилось, на фронте 15 километров и в глубину почти на 12 километров. В полосе обороны примерно 70 процентов местности занимал лес. Это давало нам, обороняющимся, заметные преимущества, ибо лес лишал фашистские танки и мотопехоту свободы маневра. Они вынуждены были действовать на сравнительно узком участке. Мы же имели возможность заблаговременно организовать противотанковую оборону на опушке леса, вблизи дорог, причем орудия поставить для стрельбы прямой наводкой. В лесу мы могли расположить в относительной безопасности тылы, скрытно сосредоточить резервы. Боевые порядки дивизии по решению комдива строились в два эшелона, причем особое внимание мы обращали на обеспечение флангов.
Ночью полки вышли на отведенные им участки обороны и с рассвета приступили к инженерным работам: отрывали окопы, оборудовали огневые позиции и наблюдательные пункты. День был погожий, ярко светило солнце, над землей плыл густой аромат поспевавших хлебов, а из леса тянуло прохладой и доносилось разноголосье птиц. Меня не покидало странное чувство: казалось, что я нахожусь не на войне, а на маневрах и организую не настоящий, а учебный бой, каких за свою службу организовывал множество. Все в это июльское утро я старался делать так, как когда-то учили меня преподаватели в академии: обстоятельно, последовательно, методично, благо противник пока не появлялся.
Дивизионная разведка в течение ночи непрерывно прочесывала прилегавшую к полосе обороны местность. Разведчики докладывали, что впереди все пока спокойно. Правда, в одной из частей распространился слух о появлении в нашем тылу танков противника, но командиры и политработники решительно пресекли их. Должен заметить, что делать это было совершенно необходимо. В первые дни войны, когда обстановка не всегда была ясной, муссировалось много ложных слухов о "танковых клиньях" немцев, о появлении в тылу их крупных механизированных соединений и т. п. Такие слухи подрывали боеспособность и порой вызывали панику. В нашей дивизии с первых же фронтовых дней мы не только решительно пресекали подобные слухи и привлекали к ответственности тех, кто их распространял, но и сурово взыскивали с того, кто легко принимал их на веру. Помню, во время одного из боев состоялся у меня довольно крутой разговор с командиром стрелкового полка.
Встретил он меня взволнованный, даже растерянный:
– Товарищ майор, южнее села Попелюхи фашисты прорвали нашу оборону и обходят левый фланг дивизии...
У меня были точные сведения, что противник в этом районе не появлялся, и поэтому, выслушав доклад командира, я "уносил его, проверил ли он то, о чем говорит. Оказалось, что не проверил. Я тотчас в присутствии этого командира вызвал начальника дивизионной разведки капитана Никифора Зиновьевича Трунова и приказал выслать в район села Попелюхи группу разведчиков. Вскоре они вернулись и подтвердили, что слухи были ложными. Командир полка, по его же признанию, получил наглядный урок на всю жизнь.