А и Б сидели на трубе
Шрифт:
— Хочу!
— Нельзя ему конфетку! — сказала Игорева бабушка. — У него диатез! Вчера недоглядела, так он триста граммов «Каракума» из вазочки съел.
— Ну и на здоровье! — разулыбалась «булка».
— Да мне не жалко! Только ведь всю ночь чесался, как, прости господи, пёс блохастый! И ведь не даю — сам берёт! Вчера глянула — милые мои!.. Полна вазочка конфетных бумажек, а конфет нету!
— А вот от этой диатеза не будет! Это молочная «Коровка», — сказали «бусы».
— Спасибо! Так вот: А и Б сидели на трубе…
— Спасибо
Игорь вышел в коридор. Постоял. Послушал. В одной комнате ревел телевизор, в другой — стрекотала, спотыкаясь, машинка, в третьей — неторопливо позвякивали чашки… И никто не хотел узнать про А и Б, которые почему-то то сидели, то не сидели на трубе.
И тогда Игорь решил уйти из дома. Навсегда!
— Вот тогда я не буду вам всем мешать! — шептал он. — Тогда пожалуйста: хоть на машинке шейте, хоть чай пейте, хоть хоккей смотрите… А я уйду в лес и буду там жить, один! Буду охотиться! Может, меня даже волки съедят… Вот тогда узнаете… — И от этих слов Игорю стало так себя жалко, что даже в носу защипало.
Он надел пальто, кепку, вбил ноги в уличные башмаки и вышел на лестничную площадку.
На лестнице, на ступеньках сидела Ирка из квартиры напротив и обливалась горькими слезами.
— Ты это чего? — спросил Игорь.
— Да! Я всем мешаю, — всхлипывая, ответила Ирка. — Они говорят: «Иди погуляй! Нам Витечку купать надо!» Он маленький, его каждый день купают!
Она всхлипнула ещё громче, и синий бант у неё на макушке горестно подпрыгнул, словно большой мотылёк, который от расстройства летать разучился.
— А может, я тоже Витечку купать хочу! Он же ведь и мой братик! А мне его даже поносить не дают! Даже подержать не дают! Они говорят: «Иди погуляй». Вот я и ушла от них! Навсегда! Буду в лесу жить! Как Белоснежка!
— Да ладно! Чего там… — сказал Игорь, присаживаясь рядом с Иркой на ступеньку. — Не реви! Вот на конфетку! Это молочная «Коровка», очень, между прочим, замечательная… От неё диатеза не бывает.
Он протянул девочке конфету и подумал: «Вообще-то, наверно, правильно, что ей брата в руки не дают! Она сама-то от горшка два вершка. Ещё уронит!»
И ещё вдруг подумал о том, что его папа целую неделю работал в две смены, потому что его сменщик заболел, и целую неделю не смотрел телевизор и почти что весь чемпионат мира по хоккею не смотрел… Так что, пожалуй, пускай смотрит, завтра ему опять в две смены работать: сменщик-то ещё не поправился, а план надо выполнять…
А потом про маму вспомнил, как она говорила, что вот уже весна, лето на носу, а ей на улицу выйти совершенно не в чем… Два года материал лежит, а сшить некогда…
Что касается бабушки, то тут и говорить нечего… Тут Игорь вообще кругом виноват. Если всё припомнить, то вазочка конфет — это ерунда… Есть кое-что и похуже!
— А что такое диатез? —
— Это когда шоколада или там апельсинов наешься, а потом всё чешется… — объяснил он, засовывая свою половину конфеты за щёку и устраиваясь поудобнее. — Я загадку знаю: А и Б сидели на трубе, А — упало, Б — пропало, что осталось на трубе?
Ирка задумалась.
— А… и… Б, — медленно стал говорить Игорь, — А… и… Б… сидели…
— И! — закричала Ирка, засмеялась и захлопала в ладоши. — И осталось на трубе. Буква «И»! Я сразу догадалась! А вот ты отгадай: девица в светлице, а коса на улице! Что такое?
— Морковка! Это ерунда! Это я ещё в детском саду знал! А вот ты скажи: почему мяч катится?
— Я знаю, я знаю… — закричала Ирка. — По земле…
— А вот и не угадала! Мяч катится, потому что он круглый!
— А вот ты, а вот ты, — торопилась девочка, — ты скажи: почему верблюд ваты не ест?
— Не знаю! — честно признался Игорь. — Может, она не питательная!
— Да нет же, просто потому, что он вату не любит!
Так они сидели, разговаривали и смеялись. И забыли, что на всех обиделись и ушли из дома навсегда.
Батон и бублик
— Вот бестолочь беспамятная! — проворчала Борина бабушка.
Боря быстренько прикинул, чем он мог за сегодняшний день провиниться, и почти ничего особенного не припомнил, если, конечно, не считать, что он взял в школе кусок мела и рисовал на асфальте.
Но бабушка его уже за это отругала. То есть не за то, что мел взял, мел был бесхозный, в коридоре валялся. И не за то, что рисовал, а за то, что извозился весь.
— Кто бестолочь? — спросил он на всякий случай.
— Да я! — сказала бабушка. — Забыла булку к ужину купить! Завертелась, запамятовала.
— Бабушка! — облегчённо сказал Боря. — Давай я в булочную схожу! Булочная у нас внизу — улицу переходить не надо. Я быстренько.
— Помощник мой золотой! — растрогалась бабушка.
Она достала из кошелька двадцать копеек.
— Вот тебе двугривенный. Купишь батон за тринадцать копеек. Сколько тебе сдачи дадут?
— Семь копеек! — И Боря побежал вприпрыжку в магазин.
Магазин уже закрывался. Тётенька в белом халате стояла в дверях и никого не впускала.
— Закрыто! Закрываемся!
— Ну, тётенька, ну пожалуйста! Мне всего один батончик! — взмолился Боря.
— Давай быстрей! — И тётенька его впустила.
Однако полки, на которых всегда лежал хлеб, были уже пустыми, и дяденька в белом халате и белом фартуке убирал последние, какие-то длинные, как палки, батоны в ящик. Боря взял один, пошёл в кассу и протянул деньги.
— Мало, — сказала кассирша. — Это батон за двадцать восемь копеек. Что, деньги потерял?
— Нет, — опустил голову Боря. — Я думал, за тринадцать и ещё семь копеек сдачи…