А может, это любовь?

Гибсон Рэйчел

— Это моя личная комната, — сказала она. Сердце ее остановилось, в висках стучала кровь. — Тебе туда нельзя.

— Почему?

— Потому. — Придумать что-нибудь получше за такое короткое время она не могла.

— Потому что я так сказала. — Он молча отодвинул ее с дороги.

— Нет, Джо!

Дверь распахнулась. Повисла долгая тишина, во время которой Габриэль молилась всем богам, чтобы ее студия каким-то образом изменилась с тех пор, как она была здесь сегодня утром. Пресвятая Дева Мария!

Видимо,

мольбы не помогли.

Он медленно вошел в комнату и встал на расстоянии вытянутой руки от портрета в человеческий рост. В этот момент Габриэль мечтала лишь об одном — убежать куда-нибудь, спрятаться. Но куда же она убежит? Она посмотрела через его плечо на полотно. Предвечернее солнце, проникавшее в студию сквозь прозрачные занавески, отбрасывало блики на деревянный пол и мягко подсвечивало портрет. Габриэль надеялась, что он не узнает себя.

— Это я, что ли? — спросил он, показывая на картину.

Все-таки узнал! Она была поймана с поличным. Может, ей плохо удавались пропорции кистей и стоп, зато с пенисом Джо проблем не возникло. Оставалось одно — бравировать, как можно лучше спрятав свое смущение.

— По-моему, очень даже неплохо, — проговорила она и скрестила руки на груди.

Он оглянулся на нее через плечо. В глазах его застыло недоумение.

— Я голый.

— Обнаженный.

— Один черт. — Он опять отвернулся, и Габриэль подошла ближе, встала рядом с ним. — А где мои руки и ноги?

Она склонила голову набок.

— Видишь ли, мне не хватило времени их нарисовать.

— Зато, как я вижу, тебе хватило времени нарисовать мой член.

Ну что она могла на это сказать?

— Мне кажется, мне удалась форма твоих глаз.

— И моих яиц тоже.

Она опять попыталась отвлечь его внимание на верхнюю часть портрета.

— Я отлично схватила твой рот.

— Это что, мои губы? Какие-то надутые, — сказал он. «Хорошо хоть, что он уже не критикует свои гениталии!» — мысленно вздохнула Габриэль. — А что это за большой красный шар? Пожар, что ли?

— Твоя аура.

— Ага. — Он перевел взгляд на две картины, стоявшие у дальней стены. — Я вижу, ты вся в работе.

Она закусила верхнюю губу и смолчала. По крайней мере на том портрете, где она изобразила его в виде демона, он был одет. Зато на другом…

— Здесь ты тоже не успела дорисовать руки и ноги?

— Пока нет.

— Я что, дьявол?

— В некотором роде.

— А при чем здесь собака?

— Это овечка.

— Похожа на пуделя.

Овечка была совсем не похожа на пуделя, но Габриэль не стала спорить. Во-первых, она никогда не объясняла свои картины, а во-вторых, решила не обращать внимания на его бестактные замечания, понимая, что они вызваны удивлением. Еще бы: открыть дверь и наткнуться на собственный

портрет ню.

— Кто это? — спросил Джо, показывая на изображение его головы и тела Давида.

— А ты не знаешь?

— Это не я.

— Я взяла в качестве модели микеланджеловскую скульптуру Давида. Я не знала, что у тебя есть волосы на груди.

— Это что, шутка? — удивленно спросил он и покачал головой. — Я никогда не стоял в такой позе. У него довольно странный вид.

— Он готовится к схватке с Голиафом.

— Черт возьми! — выругался Джо, показывая на пах Давида. — Ты только взгляни на это! У меня с двух лет не было такого маленького хозяйства.

— Ты зациклился на своих гениталиях.

— Не я, леди, — он обернулся и наставил на нее палец, — это вы исподтишка рисуете мой голый зад.

— Я художница.

— Да, а я астронавт.

Она собиралась простить ему грубое критиканство, но всему есть предел. И предел этот настал.

— Убирайся!

Он скрестил руки на груди и оперся на одну ногу.

— Ты что, меня выгоняешь?

— Да.

Уголки его губ скривились в самодовольной усмешке самца.

— Думаешь, тебе хватит сил?

— Думаю, да. — Он засмеялся.

— Без баллончика с лаком для волос, маленькая мисс Задавака?

Ну все, теперь она разозлилась не на шутку! Она толкнула его в грудь, и он отступил на шаг. К следующему толчку он был готов и не двинулся с места.

— Пришел ко мне домой и хулиганишь! Почему я должна выслушивать от тебя всякие гадости? — Она толкнула опять, и он ухватил ее за руку. — Ты тайный полицейский агент, а не мой приятель. Я никогда в жизни не завела бы себе такого приятеля!

Улыбка его померкла, а губы поджались в ровную линию, как будто она его обидела. Но это невозможно: для того, чтобы обидеться, надо хоть что-то чувствовать.

— Почему, черт возьми?

— Ты окружен отрицательной энергией, — проговорила Габриэль, безуспешно пытаясь вырвать руку. — К тому же, ты мне не нравишься.

Он отпустил ее, и она покачнулась.

— Вчера вечером я тебе нравился. — Она скрестила руки и прищурила глаза.

— Вчера вечером было полнолуние.

— А как же мои портреты голышом, которые ты рисуешь?

— А что в них такого?

— Ты бы не стала рисовать член парня, который тебе не нравится.

— Мой интерес к твоему… э… — Габриэль запнулась. Она не могла вымолвить это слово.

— Можешь назвать его «мистер Хэппи», — подсказал он, — или просто «пенис» — тоже неплохо.

— К твоей мужской анатомии, — нашлась Габриэль, — это интерес художника.

— Опять ты за свое! — Он взял ее лицо в ладони. — Ты вырабатываешь для себя плохую карму. — Он легонько провел большим пальцем по ее подбородку.