А началось с ничего...
Шрифт:
Сергей знал, что так у них назывался цеховой комитет комсомола, и все-таки спросил: в каком?
«А что, если Юлька первая побывала там? Женам больше веры в комитетах».
— Меня, слышь, тоже вызывали. В институт сватают, а куда я с шестью классами? — Вовка крутнул башкой и хохотнул. — А на дрейфующую станцию, спрашиваю, вы, случаем, не направляете? «Зачем?» — удивились. Да, говорю, отведать: соленый лед в Ледовитом океане или нет. А что? Мы, пожалуй, с Нинухой махнем туда осенью.
— С тебя сбудется. — Сергей повернул
— Да! Сережка! Этого… твоего, Илюху Квасова в больницу ведь положили. С желудком у него не в порядке.
Навестить Квасова пожелал и Фролов, когда Сергей спросил, в какой он больнице лежит.
Купили меду баночку, сметаны баночку. Попросили дежурную вызвать Квасова.
— Это со стройки который? С язвой. Ну-ну, малюсенький такой. Не встает он. В палату пройдите.
Илюха таял, как снег на солнцепеке. В больничном фланелевом халатике лежал он маленьким сугробиком поверх черного одеяла. Носишко вытянулся, глаза укатились. Эк скрутило его…
Присели возле койки.
— Что с вами, Илья Степанович?
— Концы… утдаю. Дожил-таки, мастер по имени-отчеству назвал.
Фролов смутился, свертки Квасову сует.
— У-у, упять стклянки. Турецкого табачку ба… Легкие прочистить. Засорил цигаретками всякими.
— Что ж вы так затянули ее, дядя Илья?
— Язву-ту? Некогда лечиться было, Сергунька, домишки строгал. Полуклиннику эту вот поставил, надеялся, и она меня тоже поставит. Утказались уперацию делать. Ну, самстрой, дадут квартирешку тебе?
— Дадут, дядя Илья.
— Хотелось мне побывать на новоселье — не успею.
В палату вошла няня. Нашарила под Илюхиной койкой флакончик, посмотрела на свет — пустой. Прочитала на этикетке фамилию.
— Почему не мочишься, больной Квасов?
— Мочи нет, тетя. И не будет. Не ставь, не ставь, забирай его. Просьба у меня к администрации, Владимир Николаевич: умру — не варите мне никаких уградок, памятников. Закажите сделать кирпич. Убыкновенный, но чтобы нацарапали фамилию, инициалы можно, прокалите и положите на могилу. А? — Квасов чуть-чуть порозовел. — Умирать вот только стыдно, Владимир Николаевич. Разденут унатамировать, а у меня писулька во-от такусенькая. — Он показал кончик мизинца и закрыл глаза.
Три дня спустя Квасов умер.
Эх, Илюха-Илюха.
Хоронили Илью Степановича с музыкой, оградкой и памятником. Как всех. Лишь народу за его гробом шло, может быть, чуть больше, чем за чьим другим. Жил — ладно, умер — не верится: как это нет Квасова, маленького каменщика с шутливой кличкой Геракл. Геракл. Далеко не родня Квасов Гераклу, если подвиги считать. Илья Степанович их каждый день совершал, Геракл в жизни не рабатывал — античный герой. Печально.
Строителям на печали времени не отпущено. Одно возвел — другое начинай. Бригады
— Ты сегодня последний раз отрабатываешь?
— Да.
— Поможешь мне карниз варить?
— Да.
— Не дакай, говори точно. Поможешь?
— Посмотрим.
— Тогда бери кабель, полезли.
И вот они на краю крыши, как на краю пропасти. Вдвоем, рядом, одни. Не сорваться бы. Закружится голова и — там. Ничего, на хвосте самолета удержался, тут уж как-нибудь.
— Бойся!
Клавдия кивком стряхивает маску с затылка на лицо, Сергей отворачивается.
— Бойся!
Шипит электрод, брызжут искры. Далеко-далеко за городом виднеется озерко, маленькое и круглое. И солнце медленно-медленно спускается к нему с холма.
— Сережка! Гляди-ка, солнышко купаться идет.
Клавдия сняла маску.
— Говорят, от тебя жена сбежала. Правда это?
Сергей растерялся: откуда она знает?
— Допустим. Вам не все равно?
— Нам? Нам, женщинам, это не все равно. Сережка. На новоселье пригласишь?
— Вдвоем — пожалуйста.
— А если одна приду? — И ждет, что он ответит.
Что он ответит? Ничего не ответил.
33
Дом оживал. Неслышно подкрадывались и замирали у подъездов машины, хлопали торопливо открываемые борты кузовов, сновали туда-сюда люди.
Сергей, облокотясь на подоконник, с завистью смотрел через двойные стекла на эту радостную суету вселения, прислушивался к стуку молотков, к возне с передвигаемой мебелью, шарканью каблуков по лестнице, к гомону ребятишек. Прислушивался к чужой жизни. К чужой. А своя где? Или ее и не было еще? Была.
Стой! Вроде бы звонят.
Сергей отлепил онемевшие локти от пересохшего подоконника, выбежал из кухни.
«Кто? Юлька? Или Клавка? А если обе?»
Сергей несмело нажал защелку, приоткрыл дверь.
— Здравствуй, Сереженька-батюшка! С новосельем тебя. Дома, слава те на во те! Насилу нашли. Улица новая, никто не знает, где такая. Анна, поднимайся, здесь!
— Мамка?!
Анна Ивановна усмехнулась, припала к сыну и затихла, не дрогнет, не шевельнется.
— Ну ладно, ладно, мамка…
— А я зачем опять здесь? Вот! — Агафья торжественно поднесла к самому носу Сергея балалайку. — По заказу делатая. Какой-то, погоди, дай сказать, андреевский талант у моей Надюхи обнаружили. Шефы там урожай убирают, а мы с Анютой сюда катанули. Город, говорю, хоть посмотришь.
Колесиха разделась сама, помогла раздеться Анне Ивановне и, отстранив хозяина с дороги, пробежалась по комнатам.
— Кудряво живешь, Демаренок! Слышь, Анна? Шик-блеск квартирка. А семья где?