А почему бы и нет
Шрифт:
На окраине нашего населённого пункта однажды расположился цыганский табор и заставил меня решиться на отчаянный шаг.
Если в младенчестве я боялся цыган и прятался от них, чтобы меня не украли, то теперь я, вдруг, захотел этого. Я, бывало, прогуливался неподалёку от цыганского табора с одной только целью, чтобы цыгане меня украли. Я сейчас не могу вспомнить, и тогда не знал, зачем мне это надо было. Может быть, воспоминания о доброй цыганке, которая доставила мне своим угощением незабываемое удовольствие, надежда на новую встречу с ней, толкали меня на неординарный, сумасшедший
Почти каждый день я крутился возле цыганского табора и надеялся, в противоположность прошлым, детским мыслям, что цыгане меня украдут, и у меня будет сказочная, свободная, интересная жизнь. Я видел их быт, грязных бесшабашных детишек и думал: «Вот это жизнь. Никаких у них забот. Свобода. Разнообразие».
Мама замечала частое моё отсутствие в толпе бегающих друзей, часто у меня спрашивала, где я пропадаю. Но, я выкручивался, как мог, каждый раз придумывая новый ответ. Слава знал о моих походах, но он был занят своими делами и совсем не придавал значения моим причудам.
Сколько бы я ни ходил вокруг табора, изредка стоя рядом с ним, мне так и не удавалось увидеть ту цыганку, которая навсегда засела у меня в памяти. Может быть, с нею что-то случилось или это был другой табор.
Осмелев, однажды я зашёл на территорию табора. Неразбериха, грязь, беготня цыганят очаровали меня.
«Вот это романтика! Это настоящая свободная жизнь!» – думал я, проходя по территории табора, спотыкаясь о многочисленные, незнакомые мне предметы.
Цыганята, наконец, обратили на меня внимание. Они окружили, дёргали меня за волосы, рубашку, штанишки. Я, честно говоря, даже не пытался сопротивляться. Я смотрел на ребят, на их веселье и ещё больше понимал, что всё это моё.
– Оставьте мальчонку, – прикрикнул на ребят вышедший из палатки чёрный, лохматый цыган. Дети вмиг разбежались в разные стороны. Цыган потрепал меня по голове и сказал:
– Ты не бойся их, они не тронут. А ты ищешь кого-нибудь?
– Я…я, – не нашёлся я, что мне ответить.
– Ну, иди, гуляй, – ещё раз грязной рукой потрепал меня цыган и снова нырнул в палатку.
По дороге домой я думал об одном:
«Я хочу жить с цыганами».
Мы и раньше в летнее время с пацанами подолгу пропадали где-нибудь в лесу или на речке. Родители не переживали за меня и не замечали моего долгого отсутствия. Военное время внесло свои коррективы в правила воспитания и наше поведение. Это ободряло меня всё больше и больше, и подталкивало к принятию сомнительного и абсурдного решения.
Ночь я провёл с открытыми глазами. Я задумывался о том, как лучше сделать, чтобы цыгане или выкрали меня или взяли с собой на добровольных началах. Я уже был готов напроситься к ним или, в крайнем случае, спрятаться среди их барахла, когда они будут менять место своего базирования. Единственное, что меня беспокоило, и не находилось правильного решения – это проблема, как сказать родителям об этом. Если же уйти тайком, как сделать, чтобы они не сильно переживали. Вот так, при всех моих школьных успехах и правильных поступках, в голове у меня засела глупая, совершенно абсурдная идея.
О поиске и надежде встретить ту запомнившуюся цыганку я уже и не помышлял.
Я уже давно прочитал поэму А.С.Пушкина «Цыганы» и хорошо помнил главного героя Алеко. Я в душе восхищался его романтизмом, свободолюбием. Помню, я плакал, когда читал, как он убил свою возлюбленную Земфиру. Этот его поступок тогда на какое-то время принизил в моих глазах образ свободолюбивого цыгана.
Теперь, при посещении табора, я забыл про Алеко, и все пушкинские, цыганские перипетии казались мне выдуманными, не настоящими.
Ближе к концу лета табор начал готовиться к переезду. Я в таборе уже был своим человеком. У меня среди цыганских мальчишек появились друзья, а взрослые принимали меня за цыганёнка, хотя внешне я совсем не был похож на такого.
Не знаю, чем я понравился женщинам, но они относились ко мне уважительно, мне даже казалось, с материнской любовью. Они угощали меня традиционными цыганскими пирогами с курагой, орехами и творогом. Особенно мне нравился самоварный чай с яблоками. Если дома у нас не часто было на столе мясо, то цыганы всё время где-то его добывали и ели, макая хлеб в мясное варево. Мне нравились цыганские песни и музыка. Девочки танцевали, развевая цветные юбки.
Однажды мне пришлось видеть слёзы и плач совсем молодой девчушки. Я тогда ещё не знал и не понимал, как люди женятся или выходят замуж. А тут, когда я услышал девичий плач, я спросил одного цыганёнка, почему она так громко плачет. Мне объяснили, что отец выдаёт её замуж, а она этого не хочет. Я ничего не понял, но девочку было жалко. Я подходил к ней, говорил утешительные слова, но она после этого только ещё сильнее рыдала.
– Хочешь, я попрошу твоего отца, чтобы он не выдавал тебя замуж?
– Он тебя не послушает, – замолчав, вдруг сразу, она внимательно посмотрела на меня.
– Почему?
– Потому, что у нас всегда так делают.
– Я скажу, что, когда я подрасту, я женюсь на тебе.
Секунду молчания и раскатистый девичий смех прокатился по табору.
Вышел цыган – папа девочки – и подошёл ко мне.
– Молодец, парень. Только ты смог развеселить мою дочку. Прямо, как в сказке. Заходи к нам.
Я не знал, как разговаривать с отцом, да и о чём можно с ним говорить.
Один цыган, звали его, как и моего отца, Петром, предложил покататься мне верхом на лошади. Я испугался, но желание приобщиться к романтизму цыганского быта победило страх. Пётр легко подсадил меня на лошадь, и я впервые почувствовал силу животного, его послушность, покорность. Пётр сунул мне в руку поводок, а сам отошёл в сторону. Страх и восторг охватили меня, когда лошадь шагом пошла вдоль табора. Я никого не видел вокруг, крепко вцепившись двумя руками в поводок, стараясь сдержать лошадку от быстрого хода. А она и не думала этого делать – шла себе и шла, как будто понимая, что седок у неё на спине не знает, как ею управлять. Цыганята шли сбоку, криком и смехом пытаясь привести меня в чувства.