А поезд наш всё дальше мчится
Шрифт:
Стесняться в такой горячей компании не было смысла.
Лёша устал, ушёл в свой номер, разделся и лёг, только спать не получалось. Он долго всматривался в портрет Кати, беседовал с ним, потом выключил свет. В это время в номер громко ввалился Генка.
– Поэт, ты спишь?
Лёша промолчал.
– Вот и чудненько. Ритулечка, проходи. Какая ты славная, какая расчудесная, какая горячая! Я в тебя сразу влюбился. Устала наверно.
Девушка
Слышно было, как расстёгиваются молнии, как щёлкают резинки трусов, как натужно скрипит под тяжестью тел гостиничная кровать. Время от времени раздавались размеренные шлепки тело о тело и приглушённые стоны.
Лёша пытался сосредоточиться на слёте, на Катеньке, придумывал новые рифмы, но напряжение, в котором он пребывал, которое не отпускало, ни на минуту, не давало шанса расслабиться.
И всё же он заснул, или забылся на время. Ему привиделась Катенька: милая, воздушная, почти нагая. Она бежала навстречу босиком по цветущему лугу в развевающемся прозрачном платьице, сквозь которое просвечивало упругое тело, с раскрытыми объятиями и что-то кричала.
Воздух был напоен ароматом мяты, бергамота, густым запахом смеси лавра и мускуса.
Добежать друг до друга они не успели: что-то тяжёлое грохнулось оземь, отчего видение скукожилось и растаяло, а Лёша открыл глаза.
Юноша повернулся на звук. На полу чертыхался голый Генка, упавший почему-то с кровати, на которой спокойно посапывала столь же откровенно нагая Рита Плотникова.
Стихи и проза Часть 2
На следующую ночь Генка кувыркался в постели с Ирочкой Славиной, застенчивой мышкой, которая на людях стеснялась даже открытого взгляда, зато в постели брыкалась как настоящая фурия, показывая чудеса растяжки и пластики, совершенно не обращая внимания на присутствие постороннего мужчины всего в трёх метрах от ристалища.
Лёше было противно: такое отношение между мужчиной и женщиной противоречило его представлению о любви, но ложное понятие мужской солидарности не позволило ему поставить вопрос ребром.
Опытный ловелас Генка чувствовал, что Лёшей запросто можно манипулировать и пользовался этим обстоятельством. Поэтом он был никаким, зато слабости человеческие использовал виртуозно.
На теплоходе они тоже попали в одну каюту, что не сулило ничего хорошего, тем более что ассортимент чувствительных особ пополнился вновь прибывшими поэтессами. Но Лёша не умел сопротивляться, не научился до сих пор говорить – нет.
Официальное открытие слёта состоялось сразу после обеда в большом зале, освещённом софитами и утыканном камерами. Лёше стало не по себе. Он пожалел, что согласился представлять себя поэтом, пусть даже и молодым.
Первой
Верочка драматично заламывала руки, подыгрывала себе мимикой, жестами и выразительными движениями тела.
Её снимали одновременно с нескольких ракурсов, разнообразя сцену звуковыми и световыми эффектами, музыкальным сопровождением. Это было завораживающее представление, похоже, отрепетированное заранее.
На фоне Верочкиного спектакля все остальные участники выглядели серой графоманской массой.
Когда дошла очередь до Лёши, он решил отказаться декламировать свои произведения, которые посчитал недостойными называться поэзией. Чтобы долго не объясняться, он сказал, что записи пропали, а по памяти он читать не может, однако организаторы тут же достали папочку с копиями произведений, которые сделали при регистрации участника слёта.
Пришлось выходить на сцену.
Лёша перекладывал листки с текстами в попытке успокоиться. Первое стихотворение безбожно скомкал срывающимся голосом, потому, что понимал – это публичное признание в любви, к которому он готов не был, но зал отчего-то зааплодировал.
Реакция слушателей удивила, но давала понять, что стихи его не совсем безнадёжны, ведь другим чтецам внимания не досталось.
Алексей увлёкся, по примеру Верочки Зарубиной прикрыл глаза, представил, что разговаривает Катенькой, что откровенно признаётся ей в своих романтических чувствах, не стесняясь о них заявить хоть кому.
Слушатели взорвались овациями. Это было так необычно, так странно, что Лёша убежал со сцены и долго не мог успокоиться.
Ему казалось, что над ним смеются, но это было совсем не так. Организаторы приняли решение коротко показать в новостях открытие слёта, фрагмент профессионально поставленного выступления Веры Зарубиной и его, Алексея Пестрикова безусловный триумф.
Лёша узнал об этом только на следующий день, а Катенька…
Девушка сидела в кресле у телевизора, но занята была чтением “своих” стихов, которые казались ей поэтическими шедеврами. Никто из её знакомых не мог похвастаться тем, что специально для них сочинили серию душещипательных миниатюр, в которых легко можно было понять, кто вдохновил поэта.
Катя не знала, что Алексей уехал на слёт. На областные новости на экране она не обратила внимания. Стихи Веры Зарубиной были лишь фоном, но на знакомую фамилию и Лёшин голос девушка отреагировала сразу, уставившись в экран, где Алексей Вениаминович вдохновенно читал стихи… её стихи. Именно те, которые держала в руках.
Девушку словно током ударили. Она переводила взгляд с экрана на лист бумаги и не могла поверить в то, что здесь и сейчас ей признаются в любви на всю область, а может и на всю страну.