А потом всех уродов убрать!

Виан Борис

Я же… честное слово, я не решаюсь сказать вам. Боже милостивый, мне двадцать лет, я вешу девяносто килограммов – одни мускулы, и я ничего не боюсь… черт… тем хуже, я решаюсь… так вот, на бегу и замечаю, что…

Великолепно. Как трехлетний ребенок. Я обмочил штаны – до того эта кошмарная скотина нагнала на меня страху.

И сколько их еще в этом дьявольском бардаке… Я понимаю, почему им до такой степени наплевать, входит сюда кто-нибудь или нет.

С такими образинами в роли жандармов они не рискуют ничем.

Но какие еще кошмары нам предстоят?

Я настолько поглощен своими переживаниями, что буквально влипаю в Майка Бокански: он только что остановился передо мной, я же продолжал бежать; на мое счастье, он оказался впереди, иначе бы я впилился в стену. Но тут я вздрагиваю при мысли о его гранатах и прыжком встаю на ноги, словно меня укусил тарантул. Он не сердится на меня. У него такой же испуганный вид, как у Гари и Энди. Только Джеф по-прежнему неустрашим.

– Пустяки, – говорит он. – Здесь мы мало чем рискуем. Лично я восхищен, что вы убили К-62. Он все время потешался надо мной из-за того, что я слишком прожарен. Он-то был без единого дефекта… вот-вот но именно он оказался мертвецом – это послужит ему уроком.

– Довольно, – оборвал Гари. – Как нам выбраться отсюда?

– О! – восклицает Джеф чересчур светским тоном, – было бы смешно и нелюбезно покинуть образцовый дом отдыха доктора Шутца, не заглянув в инкубатор и комнату ускоренного взросления эмбрионов. Там я смогу точно и подробно объяснить вам произошедшее со мной несчастье, что непременно приведет вас в самый проникновенный восторг.

– Черт! – говорю я. – С меня хватит! Сматываемся, да поскорее. Ну его, этого доктора Шутца… Большее удовольствие мне доставит изучение виноградарства в Сан-Берну. А тебя, – говорю я, – тебя мы можем взять с собой. В качестве сувенира.

– Пошли, – говорит Майк. – Успокойтесь вы оба. У нас же есть замечательная возможность увидеть нечто интересное…

– Вот-вот, – говорит Энди Сигмен. – Рок, Гари, дети мои, вы устали, это нетрудно понять после того, что с вами произошло, но поймите наконец, что самое захватывающее еще только начинается. Подумайте о бедном Энди, старом разбойнике, который целыми днями скучает. Не каждый день предоставляется случай посмотреть на подобные проделки.

– Послушайте, – говорю я, – мы и так уже можем влипнуть в историю, после того как Майк упражнялся в метании гранат… но если мы вынуждены будем убивать всех, кто нам попадается по дороге, потому что они не очень покладисты, то потом нам нелегко будет объясняться с полицией.

– Вы позвольте нам с Энди взять это на себя, – говорит Майк – Мы все устроим.

Все это время Джеф Девэй выражает крайнее нетерпение.

– Поторопитесь, – говорит он. – Они целый день перевозили ящики и очистили целые палаты, а завтра увезут и все остальное. Так что пошевеливайтесь, а то I ничего не увидите.

Мы настораживаемся и следуем за ним.

– Что они перевозили? – спрашивает Майк небрежным тоном.

Джеф лукаво улыбается.

– А-а! – произносит он. – Видите, как много доставляю я хлопот. Они заставили меня поклясться, что я ничего не расскажу,

а с тех пор как появились ваши друзья, я только и делаю, что все вам выкладываю.

Мы добираемся до следующей двери, и она раскрывается перед Джефом. Мы переступаем порог какой-то шлюзовой камеры, слабо освещенной фиолетовой люминесцентной лампочкой. После утомительного освещения коридора и слепящего огня операционных это – настоящий отдых… правда, несколько зловещий.

– Вы разве не знаете, что доктор Шутц собирается покинуть Сан-Пинто? – спрашивает Джеф.

Мы стоим перед панно из матовой стали. Тишина. Здесь царит причудливая атмосфера, немного напоминающая большие залы «Аквариума», влажная, прохладная, волнующая.

– Не будем отвлекаться на пустяки, – говорит Гари. – Истории про доктора Шутца послушаем в другой раз.

– Да нет же, – говорит Майк, – у нас полно времени… Пусть он расскажет.

– Впрочем, я ничего не знаю, – говорит Джеф. – Вчера приехали грузовики, а сегодня весь день вывозили материал, аппаратуру и охрану. Все серии – от D до R. И сам доктор Шутц уехал сегодня вечером. Завтра эта палата тоже будет пуста Я думаю, они продали клинику.

– Куда же он уезжает? – грубо спрашивает Майк.

– Но… я не знаю, – отвечает Джеф. – Не говорите со мной таким тоном, я очень пуглив.

Он поворачивает рычаг, стальная плита уходит вправо, и мы входим. Здесь такое же освещение, как и в предыдущей камере. Мы начинаем к нему привыкать.

Зал очень большой – метров тридцать или сорок в длину. Скорее, это своего рода галерея: через равные промежутки – белые фарфоровые тумбы… нет – это лакированная сталь… на каждой тумбе возвышается ящик из толстого стекла, подсвеченный снизу. Мы делаем несколько шагов. Здесь очень жарко, намного жарче, чем в шлюзовой камере, и мы дышим с трудом, несмотря на то что несколько минут назад сняли маски. Я наклоняюсь к одному из ящиков, не очень хорошо понимая, что передо мной.

Внезапно я отскакиваю, вскрикнув от ужаса. Голова, которая смотрит на меня из-под стекла отвратительными красноватыми шаровидными глазами, принадлежит человеческому зародышу. Это только так сказано «которая на меня смотрит», так как глаза закрыты тонкими натянутыми веками. Она слегка шевелится, просто смотреть страшно… в мутной жидкости.

Майк, Гари и Энди склонились над другими ящиками, похоже, зрелище не вызывает у них энтузиазма. Рядом с каждой тумбой находится табло с показаниями, смысла которых я не понимаю.

Я отхожу на несколько шагов, но повсюду одни эти ящики; теперь, когда я знаю, что они заключают, у меня одно лишь желание – поскорее убраться отсюда.

Я хватаю Джефа Девэя за плечо.

– Ты не мог бы показать нам что-нибудь получше?

– Они не все такие, – говорит он. – В глубине зала есть и более развитые.

– Мне вполне достаточно, – говорю я.

– Но у других уже нет воды, – говорит он. – Они, м-м-м, они, в общем, живые. Они уже родились, если можно так сказать.

– Не стесняйтесь. Это все равно ничего мне не говорит.