Не могу, когда плачет ребёнок,пусть причина – пустяк.Это всё на земле, где могилы влюблённых,где деревья растут на костях, —это – танки гремят,это битые стёкла хрустят.Не могу, когда плачет ребёнок.Сам я плакал в былые года,но ведь это же было когда! —до пожаров, до похоронок,до ранений ещё,до потерь.Я не плачу теперь.Не могу, когда плачет ребёнок.Мяч упал в подвал — плач,снаряд упал на квартал — плач,колени в крови — плач,поколенье в крови — плач.И так на каждом шагу. Не могу.Маленький, вот он – твой мяч. Не плачь.1972
Возвращение
Сойти
на станции любой,легко взлететь над эстакадою,возликовать: лечу! не падаю! —и слиться с шумною толпой,с весёлой толчеёй базарною,где смех и крики вразнобой,где пахнет хлевом и казармою,таранью, кровью и судьбой,направиться к себе домойпо выщербленной мостовой,потом – проулками, задворками,где в окнах кисея с оборками,надвинув кепку до бровей,свернуть налево, взять правейи выйти на пустырь, заваленныйжелезным ломом, кирпичом,где всё в цвет пыли и окалины,Но ты, пришелец, здесь при чём?Здесь бегают твои приятели,отчаянная ребятня,с тех пор ни месяца, ни дняони пока что не растратили,они пинают старый мяч,пускают змея у обочины,все табуном и только вскачь,все живы – не грусти, не плачь,всё цело – старый клён и грач,да и тебе не напророченыпока ни вёрсты, ни окоп,ни пот в глаза, ни пуля в лоб,ты – яблочко без червоточины,ещё ты зелен, как трава,и мама здесь, ещё жива,весёлая и сероглазая,но вот печалится едва,склонилась над разбитой вазою.Беги с повинною домой,не вышел срок тебе отчаяться.Сойди на станции любой.Но это лишь во сне случается.И то не часто, милый мой.1973
Приснится ж такое!
Приснится ж такое! — раскрытый рояль на снегу,чёрный-чёрный до белого блескана белом лугу,кружённый стволами безмолвных берёз перелеска…на рыхлом снегу,в этом белом безлюдье,где было б уместнее: танк или, скажем, орудье,где было б уместнее: чёрный блиндаж или, скажем, повозка…всё это могло быть оставлено здесь после боя…но чёрный до белого лоскараскрытый рояль, беззащитный, как тело живое,но струны, открытые ветру, открытые стуже,но эта душа… ведь ничем не прикрыта снаружи,ничем: ни стеной, ни забором, ни даже могилой…Но это был сон, где смешалось на миг всё, что было…ведь это был сон —перекрёсток всех прожитых мести времён.1974
Конь
Рыжий конь скакал вдоль трактас перебором на три такта:так-так-так,так-так-тактак-то…Сон мой детский, вихревой:грива чёрной бахромой,белоногий,без дорогипо прямой.Было песней – стало бытом,степь стонала под копытом,пыль слепит,дёрн прибитв битум.По прямой, вперёд, в галоп.Мина мимо, пуля в лоб,Синь – потопом,тени, топот.Стоп…Это было, это снится,–ветер, травы, броды, лица,гром погонь,рыжий конь –птица.Ах, как ноет под ребром!Чашей вогнут ипподром.Ближе, ближе,друг мой рыжий,в горле ком.Марш! Но замкнута кривая,путь – конечный круг трамвая,здесь игра,свист и грайс края.Рыжий, вспомни обо мне,я – тот всадник на коне.Резвым бегом –топью, снегом,как во сне.1972
Путь
Скажешь, возраст? Ну и что же?Скажешь, времени в обрез?Я по-прежнему прохожий,и по-прежнему на кожепыль просёлков, гарь завесдымовых, густых, едучих,застилающих глаза,и
мелькают в этих тучахчёрных окон образа,и обугленные клёны,и фонтаны на воде,и простор, такой зелёный,что забудешь о беде.А начало – как начало:сто неезженых дорог,прёт по склону перевалапаровоз, как носорог.У меня под носом копоть,у меня в кармане медь.Столько времени ухлопать,это ж надобно уметь!Ах, как из дому хотелосьв мир прозрачный, как стекло,где б не думалось, а пелось,где бы грело, а не жгло.Чаще путь не доброволен,путь – приказ и приговор,путь, минированным полемс проволокою в упор.Речка Волга, речка Кама,Днепр и Висла, вся в дыму.Ты уже не плачешь, мама,догадалась, что к чему.Только это всё – когда-то,только это всё – давно.В красном пламени закатажизнь мелькает, как в кино.1975
В эту оттепель ночную
В эту оттепель ночнуюс белым городом на днене рыдаю, не ревную –ты опять болишь во мне.Утешаюсь чем попало –ветром, облаком, луной,но, как вечное начало,ты стоишь передо мной.Как Всевышний, на бумагемир окрестный создаю,где дороги и овраги,и поляны, как в раю.Нарисую лапы ёлок,прочерчу по небу гром:как невынутый осколок,шевельнёшься под ребром.Что мне тучи, что мне поле,что мне улица в окне,ты по мне проходишь болью:словно пламя по войне.Ты во мне, а где-то с краюгород, снег и проблеск дня,и уже совсем не знаю,как живёшь ты вне меня.1975
Мой друг, ты не ведаешь, к счастью
Мой друг, ты не ведаешь, к счастью,что значит прощатьсянавек,не на час, не на год – навсегда,когда падает снеги стучат по разбитым путям поезда,убегая туда,где не кровля вокзала, а брёвна в четыре накатапод пламенем вечным заката.Ну что ты! Всего лишь упала звезда,полыхнула вода.Это летоуже осыпает с полуночной кроныкристаллики светав речные глубины, в ночные затоны,в тот мир отражённый,где мерно качаются, как невода,перевёрнутые города.Будет жёлтый буран листопада.Не хмурься. Не надо,мой друг.Пролетает над краткой бедойвремя вечных разлук,время вечных свиданий с тобойпод падучей звездой,под косыми дождями,под лиственной жёлтой метелью,под вьюгой, под светлой капелью.1977
Все мне чудится призрак дуэли…Пуля в грудь. Под ребро. Наповал.Я такое уже испытал.Две отметки остались на теле.Невзначай ударяет металл:словно палкою промеж лопаток,а потом – то ли жив, то ли нет,то есть полный расчёт иль задатокна всю жизнь до скончания лет.Пули, раны – всё это пустоепо сравнению с болью обид,где тебе ни дуэли, ни боя,где не насмерть – и всё же убит,долгой мукою взят за живое,сердцем принял не пулю – сверло.Белый снег на поляне – как просто,красный снег под тобой – как тепло!От ранения и до погоставсе пути, все следы замело,чистотой замело, белизною:ни любви, ни разлуки, ни слёз.Юность, боль моя, что ж ты со мноюдо седых не простишься волос?1977
1
День дуэли Пушкина с Дантесом.
От первого крика до вечного сна
От первого крика до вечного сназима белоснежна, весна зелена,а летом то ливни, то синий зенит,а осенью жёлтая заметь летит.Отпели метели, и вновь соловьи —от первой любви до последней любви.Единственный мир, удивительный, мой,качается летом, кружится зимой,