А все могло быть по-другому...
Шрифт:
Намерено долго болтаю с подружками и захожу чуть ли не последней в класс.
Все как всегда: девчонки кому-то перемывают кости, мальчишки бесятся, а ты, вальяжно облокотившись на голубую столешницу, с какой-то выжидательной улыбкой смотришь на меня.
Не задерживая взгляда, медленно двигаюсь к своему месту. В груди зреет нехорошее предчувствие. Внутренне зажимаюсь, но не показываю вида.
Лучше бы я ошиблась, но, нет.
Мне оставалось сделать всего пару шагов до своей парты, когда ты, обогнав меня,
– Посмотрите, что тут написано! Никита, - читаешь, издевательски выделяя каждый слог и ударение на последнем «А», - ШЛЮХА!
«Господи, есть ли предел его дибилизму?» – Мысленно вопрошаю я, понимая, что воздуха мне катастрофически не хватает.
Сомнений нет, кому предназначалась эта надпись. Много ли старшеклассниц с таким прозвищем?
Под ехидные смешки одноклассниц и гробовое молчание ребят, чувствую, как жар со скоростью света распространяется по телу, заставляя его гореть нездоровым румянцем, и тут же уходит, оставляя синюшную бледность и ледяной холод.
Ты смотришь, ожидая реакции, и еще не понимаешь, что забил последний гвоздь в крышку, хоронящую мои тайные мечты о наших возможных отношениях.
Ты никогда не повзрослеешь! – Хочу крикнуть, но молчу.
– А что? Так написано, - Ты уже понимаешь, что «шутка» перешла допустимую грань, но продолжаешь разыгрывать дурачка.
Ты ДУБИНА, Лешка, ДУБИНА!
Стоит мне сказать одно слово и эти пятеро волчат из соседнего двора, всегда сидящие вокруг меня, разорвут тебя в клочья, и не помогут даже твои более взрослые товарищи. Оглянись, посмотри, с каким предвкушением горят их глаза.
И сделают это они не потому, что я им нравлюсь, а потому что я их гарантийный талон на хорошую оценку в выпускном классе.
Немая безобразная сцена затягивается.
Понимаю, что мне нужно разорвать сковавшее тело онемение и сделать последние шаги. К нему, к парте, на которой возможно ничего нет.
Справляюсь. Иду. Выводя из оцепенения и остальных.
– Дубина, ты дибил. Сам это написал, а потом озвучил! – Костик - один из волчат - все же не выдержал и полез на рожон.
Неожиданно! Хотя иногда он и соперничал с Лехой по тупости шуток, направленных на привлечение моего внимания, и был еще тем отморозком, но до такого все же не скатывался никогда.
– Хватит. – Мой резкий окрик, совпавший с оглушающей трелью звонка, заставляет их замереть, сверля друг друга взглядом.
На мое счастье, спустя секунду, в класс входит Наталья Алексеевна, призывая всех к порядку и вынуждая разойтись по своим местам.
Я упрямо не смотрю вниз на исписанную столешницу. Мой пустой пронзительный взгляд не отрывается от учительницы, отчаянно пытающийся хоть что-то вложить в наши бестолковые головы.
Но слышу ли я, ее? Нет.
Ложное, абсурдное обвинение
И что толку от этих правил: не встречаться с дворовыми парнями и одноклассниками, если не хочешь слышать всякие нелицеприятные гадости о своей персоне, а проще: не гадь там, где живешь?
Я строго следовала им, а в итоге? И кто? Лешка! Нет, ДУ-БИ-НА. И за что? Просто так, чтобы привлечь внимание!
Обидно. У меня и парня-то нет, одни друзья!
– Свет, да не думай ты об этом. Ничего тут не написано. Завтра все благополучно это забудут.
– Павлов! Прекрати болтать, иначе выгоню из класса.
– Я знаю, - благодарно шепчу в ответ Костику.
– Точняк, Светик, выбрось из головы и не парься, – уже тише добавляет Сергей.
– Все же знают, что это не правда, – и Андрей туда же.
– Хочешь, морду ему набьем? – Предлагает Димка.
Пашка, нагло развернувшись в мою сторону, согласно кивает, поддерживая остальную честную компанию.
Вот уж от кого не ожидала, так не ожидала. Этих медом не корми, дай поиздеваться.
– Не надо, - вяло улыбаюсь.
– Павлов, Агаркин, Никулочкин, Сницин, Горкин, и ты тоже, Никитина, выйдите из класса и не мешайте вести урок.
В этот момент на радостях хочу расцеловать Наталью Алексеевну в обе ее испещренные морщинами щеки, поскольку сил моих больше нет здесь находиться. Двигаясь к выходу за паясничающими мальчишками, остро ощущаю твой взгляд, но мне уже все равно.
Дверь за спиной захлопывается, и я чувствую, как напряжение отпускает.
Парни, успевшие с диким хохотом отбежать уже довольно далеко, вдруг останавливаются.
– Никита! Как на счет прогулять оставшиеся уроки?
Хочу до жути, но…
Мне не дают возразить.
– Идем с нами в тир, выпустишь пар, расстреливая воображаемого Дубину.
Они гогочут, а я соглашаюсь.
Не зря.
Из меня вышел отличный стрелок.
Неделю спустя
Я стараюсь не думать о тебе, не вспоминать. Выкинуть из головы любое упоминание о том, что ты есть.
Но это не так-то просто.
В школе еще как-то удается избегать столкновений. Прихожу с первым звонком, выхожу тоже первой. И все время, отведенное на перемены, провожу с подружками из параллели.
Однако ты все равно умудряешься напомнить о себе.
Ну, зачем, скажи, зачем тебе понадобилось читать вслух всему классу, каким я вижу своего будущего мужа. (Тему сочинения хуже не придумаешь).
Вскочив на стул, предварительно стащив стопку листов со стола учителя и пролистав несколько, ты, естественно, начинаешь с моего.
По мере декламации достоинств моей воображаемой второй половины, ты все больше мрачнеешь, а я, молча, злорадствую, глядя на твои жалкие потуги в очередной раз задеть меня.