А за окном жизнь…

Изотова Любовь

– Знаешь, Люб, пока ты ещё дома давай съездим в лес покатаешься на машине за рулём?

Люба молча сидела и пыталась впихнуть в себя картошку. Ей ничего не хотелось, лишь одного: не уезжать в больницу, не расставаться с родителями и даже с сестрой Олей, которая, иногда, надоедала. Ей так и хотелось сказать со слезами на глазах, что родители её не любят, раз хотят увезти в стационар, что она ненавидит эту жизнь и себя! Она даже подумала мысль, которая её испугала: а что, если поехать с отцом в лес, и когда он даст порулить машину разбиться на большой скорости или утопиться в машине в озере? И её эти мысли напугали… Она понимала, если так поступит, то убьется не только сама, но и папа погибнет, а если ещё и Оля поедет? Любе стало жалко

свою семью и страшно за такие мысли, она сидела за столом и еле-еле сдерживалась, чтобы не заплакать от своего горя и страха перед расставанием. Недоев обеда, выскочив из-за стола заплакав от безнадёжности и обиды Люба убежала в комнату. Она легла на кресло, слёзы катились из её глаз, она понимала, что так нужно, и что это для её же пользы, что она не в первый раз ложится в больницу, и, наверное, именно поэтому ей было так тяжело, ведь она знала, что через три-четыре недели её не выпишут, а должно пройти три-четыре месяца для того, чтобы показались положительные результаты, чтобы врачи наблюдавшие её с легким сердцем выписали домой.

В комнату вошла Оля. Она была ненамного младше своей сестры, и поэтому разделяла чувства семьи.

– Лю…-взяв за руку произнесла Оля.– Не плачь! – В отличии от сестры, Ольчик была спокойна и уравновешенна в такие моменты, хотя, возможно, в глубине души и она содрогалась о мысли разлуки с сестрой. – Люб, поехали покатаемся, развеешься…

Люба лежала с закрытыми глазами и слёзы катились ручьем. Оля сидела рядом и держала за руку сестру.

– Поехали…зови папу. –Сказала Люба успокоившись.

«Как же это здорово иметь семью и сестру или брата, которые непременно поддержат, посочувствуют, успокоят!..»-думала девушка собираясь в лес.

Они втроём молча доехали до леса, Оля сидела рядом с папой, на переднем сиденье, Люба на заднем, она не плакала, но была на грани между горькими слезами и сдержанностью. Она держалась как могла, пытаясь успокоить себя тем, что завтра она ещё будет дома вместе со всеми, и надо словить этот момент маленького счастья, которое мы не всегда замечаем в обычные дни.

Они доехали до леса. Оля села на заднее сиденье, Люба за руль, а отец рядом на переднее сиденье, чтобы руководить и указывать на ошибки.

Люба нервно рулила. То разгоняется и резко притормаживает, то не ту скорость и не так переключает, а папа сидит и молчит: «Надо ей дать возможность своё неуравновешенное состояние «вылить» в такую грубую езду» -подумал папа. Потом поехала Ольчик, легко тронувшись и аккуратно поездив по лесным дорожкам, накатавшись они засобирались ехать домой, отец пересел за руль и быстро уверенно машина полетела на выезд из леса.

***

Гнев, злость

«Ненавижу!!!Терпеть не могу!!!Я не хочу никуда ехать, не хочу расставаний! Нет! Только не это! Не хочу жить там, даже если это не на всю жизнь, а всего на три месяца!!!» -гневалась Люба.

Скоропалительная буря гнева разнеслась по всему мозгу, по всей душе и телу. Гнев как – будто говорил о чём-то, не давал покоя, просился выплеснуться на окружающих, которыми являлись родители.

«Они меня не любят! Да и за чем я им!? Наверняка хотят отдохнуть от меня…Я ж хуже скотины! Тоже мне!.. родители…А Оля? Да что она-то!.. Не лучше их! Не хуже, но и не лучше…Тварь я, твари они! Н-е-е-ет! Я сделаю это! Лучше так, чем лежать в грёбаной больнице…Вены? Шея? Висок? Сердце? О-о-о, да! Надо сделать что-то на зло! Я не могу больше сдерживать свои эмоции!!!»

Злилась Любовь. Злилась так сильно, что у неё разболелась голова, так как – будто терновым венком была связана она.

Она

лежала поздно вечером в кровати, с тяжёлым сердцем, больною головой и пыталась заснуть. Ведь завтра…Завтра её отвозят в психушку.

Она никак не могла заснуть. Встала, тихонько прошла на кухню, заглянула на «автомате» в холодильник, но есть не то чтобы нельзя ночью, ей этого совершенно не хотелось. Она села за стол, включила приёмник тихонько, она была опустошена, все слёзы она выплакала днём, и сейчас осталась только горечь и злость. Люба прислушалась к себе: «Чего бы она хотела? Что помогло бы ей сейчас?.. Сладкого не хочется…Может жареной картошки? Нет. Еды никакой не охота… Тогда что? Она обернулась взять книгу с полки и увидела пластилин. Вместо чтения девушка взяла в руки пластилин и начала его мять в руках. Сначала она его жёстко сжимала, рвала, снова лепила и вновь выплёскивала всю злость в комок, и чем больше сердитость уходила в размягчение пластилина, тем он становился мягче, гибче, теплее, а Любе спокойнее и легче на душе.

3

Они приехали втроём: папа, мама, Люба. Она сидела согнувшись как могла лишь бы не видеть медсестер в приёмном покое. Сёстры спрашивали о Любе, читали записи психиатра и присматривались к пациентке. Люба, то опускала свой корпус к коленям, то поднимала его, не смотря ни на кого затуманенными от слёз глазами, вертела головой считая столы, считая лампочки в светильниках, всматриваясь зачем-то в рисунки линолеума.

– Люба,– вдруг обратилась к ней медсестра. – как сама считаешь, ты больная?

Девушка вздрогнула, молча пожала плечами и горькие слёзы вновь покатились из её глаз.

Когда все документы были готовы и пришла санитарка с халатом, девочка попрощалась с родителями и переодевшись в то, что дали ей, бедняжка ушла за санитаркой.

4

Пока Люба шла по лестнице и коридору, она всё больше и больше успокаивалась, но при этом «уходила в себя». Санитарка открыла ключом дверь и пропустила в отделение пациентку. Её встречали страшные лица, непохожие на те, которые она привыкла видеть в городе. Одни смеялись и говорили ей что-то вроде приветствия, другие же наоборот, туманно, грустно и как-то даже немного зло смотрели на девочку, кто-то равнодушно посмотрев отворачивался думая о своём. Слышны были стоны, храп и шорох шлёпок. Запах микстуры, пота, мочи ударило в нос.

– Она домашняя? – услышала Люба. Кто-то из пациентов спросил у санитарки.

– Домашняя… – мельком глянув на Любу.

Коридор и по левой стороне четыре палаты. Было жутковато! Люба и её сопровождающая дошли до сестринской, подписанный мешок она поставила рядом, а саму её попросили сесть рядом со столом напротив медсестры.

Любоньке было страшно, одиноко, грустно и безразлично. Её о чём-то спрашивали, но она была как в тумане и не только ничего не запомнила, но даже в настоящий момент не понимала, о чём её спрашивают, что ей говорят. Она смотрела пустым взглядом в стену с рисунком мелких цветочков на «тёплом» фоне.

– Видишь перед собой зайчиков или может белочек? – допытывалась медсестра .

Но Люба молчала, никак не реагируя на вопрос.

– Снимай халат.– она молча подчинилась не понимая зачем, она осталась в трусах, носках и шлёпках. – Нам надо посмотреть нет ли у тебя синяков и ссадин. – Осмотрев, медсёстры разрешили одеться. Люба оделась в халат, но её всё- равно била дрожь, то ли от холода, то ли от переживаний.

– Твой пакет с зубной пастой и щёткой, полотенцем и прокладками подписан и будет лежать здесь. – Медсестра положила на полку, где лежали остальные пакеты пациентов. – Смотри, – они вышли из сестринской, – здесь туалет, тут умывалка, а там столовая. А теперь, держи туалетную бумагу, полотенце и иди в третью палату, вон, смотри видишь санитарка в зелёной куртке сидит, иди к ней. Любе было не по себе и в то же время абсолютно равнодушна.