А жизнь была совсем хорошая (сборник)
Шрифт:
– Мам! – жалобно сказала дочь. – А ты и сама в это веришь? И сама бы так могла, как Лерочка?
Мать ничего не ответила. Только посмотрела на дочку так, что у той зашлось сердце. От любви и… от жалости.
Андрей
В жизни Андрея ничего не менялось. Совсем ничего. Его сценарии по-прежнему возвращались со студий. Рукописи, отосланные в журналы – крупные и не очень, – не возвращались вообще. Там было не принято возвращать забракованные послания.
Он подвизался в детском журнале и рабочей газете при крупном машиностроительном
Господи! Какой бред и стыд! Я, здоровый, почти сорокалетний мужик, еду к матери подхарчиться, и она мне сует мятую пятерку! Вместо того чтобы я привез ей цветы, конфеты, хорошего сыру. Купил ей путевку в Кисловодск, который ей просто необходим. Справил новое зимнее пальто и сапоги. Переклеил наконец драные обои в комнате.
К Ксюше и Ольге он по-прежнему ездил раз в неделю. Видел, что Ольга этим тяготится. И ее добродушный муженек, радостно улыбаясь и протягивая руку для пожатия, видимо, тоже.
Ксюша, абсолютная его копия, росла славной девочкой – послушной, умненькой и спокойной. К нему она относилась доброжелательно, но… Естественно, равнодушно. Впрочем, чему удивляться?
С восторгом рассказывала ему, как «с мамой и папой» ездили кататься на санках.
Уловила, что он поморщился, и, покраснев, взяла его за руку.
«Тонкий ребенок. – подумал он – есть в кого. И жизнь ей это точно не облегчит».
А тут объявилась Жанка. Тараторила в трубку, что собирается сваливать. Всей семьей, разумеется. Жанка, Санька, Жанкин муж-стоматолог и маленькая дочка от этого самого стоматолога.
Звонок, Жанкина торопливость и сбивчивость были понятны – нужно было разрешение на вывоз Саньки. Он, не подумав, сразу сказал:
– Нет. Не может быть и речи. Даже думать не хочу, что я, скорее всего, никогда не увижу своего сына!
Жанка, естественно, взбеленилась.
– А часто ли ты его видишь? И уж на те ли копейки, что ты высылаешь, Санька жрет и снашивает портки?
Тут же вставила про Фиму, нового мужа, который Саньке и то, и се… Лучше родного папаши.
– И вообще, сволочь, не ломай мою жизнь! И Санькину, кстати, тоже. И какое ты имеешь право, черт подери! Знала, что ты гад, но чтобы настолько!..
Жанка в горячке шваркнула трубку – кипела кровь вместе с гневом, хотя понимала отчетливо: от бывшего муженька никуда не деться. А вот выдержки не хватило. Ведь такая сволочь, прости господи! Чтоб ему…
Какие проклятия были в тот вечер посланы на его голову, даже он, отлично знавший бывшую жену, предположить не мог.
А рассудительный стоматолог уговаривал Жанночку «таки помириться».
– Что поделаешь? Все мы от кого-нибудь зависим, мамочка! – журчал он, уплетая третью по счету котлету.
– Хватит жрать! – гаркнула Жанка и шарахнула кухонной дверью.
В спальне (белый Людовик,
– Прорвемся! Ну, купим этого гада, в конце концов. Есть, слава богу, на что. Спасибо этому обжоре – Фиме.
А спокойный, как слон, Фима доедал уже четвертую по счету котлету, думая о том, как несказанно ему повезло с женой – и красавица, и умница. А как готовит! Даже его маме Берте Исааковне не проиграет. Да еще и фору даст. Фима выпил кизилового киселя и блаженно улыбнулся. Все замечательно. И уедут они, разумеется. И никто их не остановит. И там, в благословенной Америчке, у них наверняка все сложится хорошо. И дом, и машины. И Жанка будет одета как куколка. Лучше прежнего. Он, Фима, ничего для жены не пожалеет.
Не то что некоторые идиоты, упустившие свое счастье.
Конечно, осудили все – и мама, и Степка, и даже Ольга, с которой он почему-то, удивляясь сам себе, вдруг неожиданно посоветовался.
Текст был примерно одинаков: «Какое ты имеешь право? Портить и ломать жизнь всем (Жанке, Саньке и всей ее семье). От мальчика ты отвык, да и почти его не растил. Материально они давно от тебя независимы. А Санькино будущее? Перспективы и так далее?»
Короче, неправ везде и всюду. Да, Андрей все понимал. И со всем был согласен – про себя, разумеется. Но что-то не пускало… Глупость, вредность, эгоизм… Тупое упрямство. Или – любовь к мальчику? Спрятанная глубоко в сердце, на самом донышке… Первый ребенок. Сын. Его точная копия. Он хорошо помнил то тактильное ощущение, когда он брал маленького Саньку на руки. Запах его волос, для младенца уморительно и неожиданно густых и темных. Помнил, как держал его «столбиком» после кормления и испытывал абсолютно животное удовольствие и облегчение, когда тот отрыгивал лишний воздух и блаженно закрывал глаза.
Помнил, как чуть не разорвалось сердце, когда он увидел Санькину раздрызганную в клочья кровавую коленку. И как испытывал нестерпимую боль в собственной ноге, когда мазал рану зеленкой и дул на воспаленную кожу.
Разрыв с Жанкой он пережил гораздо тяжелее, чем разрыв с Ольгой. И в глубине души ему казалось, что хулигана Саньку он любит больше, чем милую и послушную Ксюшу. Не оттого, что сын – какая чушь! Просто за Ксюшу он был больше спокоен – девочку не обидят и ею никогда не пренебрегут. Ксюша – центр вселенной и пуп земли. Ей поклоняются, как божеству – и мать, и дед с бабкой. В ее настоящем и будущем он был уверен. Ей дадут прекрасное образование, она никогда не будет испытывать нужды – все будет у ее ног.
А Санька… Что еще выкинет его пустоголовая мать? В какие дебри ее занесет, какой ураган закрутит? Кто будет следующий Жанкин избранник? Как он отнесется к Саньке? Жанка беспечна, ленива, жадна до денег, безмерно эгоистична, груба и несентиментальна. Ничего нет дороже ее собственного спокойствия. За сына в бой не вступит и глотку обидчику не перегрызет. Не тот случай.
Впрочем, насчет ее пустоголовости он, вероятно, не прав – вон какого мужика отхватила! Жанкин дантист был в Одессе человеком известным. При деньгах и с весьма определенным будущим. Хотя ум и жизненная хватка – отнюдь не синонимы.