А жизнь была совсем хорошая (сборник)
Шрифт:
– Я вас слушаю.
Голос как из подземелья Снежной королевы. И сама как Снежная королева – высокая, прямая, статная и… ледяная.
– Может быть, – растерянно лепетала Марина, – ну, помощь какая-нибудь… С врачами там или с лекарствами…
Та недобро усмехнулась.
– Помощь, говорите? Да бросьте, какая от вас, – она поддала голосу, – помощь? Вы же, – она призадумалась, подыскивая нужное слово, – любовница! Ну какие у вас обязанности? Ночь скоротать или… в отпуск. А женщина, знаете ли… если она, конечно, женщина, – это обязанности, милочка. В первую очередь. А не права и свобода! А у вас, как я понимаю, сплошные
Марина задохнулась от обиды и возмущения.
– Да как вы… Как вы можете? Так? Да разве я от чего-то отказывалась? Когда-нибудь? Просто вы, – из глаз брызнули слезы, – просто вы приватизировали своего сына и сделали из него…
– Кого, интересно? – усмехнулась собеседница. – Ну-ну, продолжайте!
– Да тряпку, вот кого! Ни ответить, ни решить ничего не может. Слюнтяй! Только оболочка солидная – сильный такой и внушительный. А я-то знаю, что у него внутри. И сколько это стоит.
– Приценивались? Не мужчина, говорите? – она прищурила глаза и вздохнула: – А вы сама-то, дорогая, – женщина? Семью не построили, дочка на чужих руках. В больницу вот возите соки готовые и яблочное пюре в банках. А взять постирать белье, постричь ногти на ногах. Побрить, наконец…
Марина рассмеялась.
– Постричь ногти? Вы что, серьезно? Он что, лежачий больной?
Светлана Сергеевна посмотрела на нее с таким сожалением, с каким смотрят на умственно неполноценных. А потом развернулась и, махнув рукой, пошла в палату к сыну, бросив напоследок:
– О чем с вами говорить…
В последующие дни она приезжала в больницу с опаской – не дай бог столкнуться с этой мегерой! Спрашивала у сестер на посту:
– Эта – там?
И тут заболел Валерочка – попал с инфарктом в больницу. Увезли прямо с работы. Мама из больницы не выходила – ночевала на банкетке в коридоре. Марина возила в больницу еду – Валерочке и маме. Юлька переехала к ней – негоже оставлять подростка одного в квартире.
С дочерью тоже было непросто – за столько лет они отвыкли друг от друга, что и говорить. Марина старалась быть мягкой, не обращать на Юлькины выпады внимания, но… Получалось неважно – и срывалась, и кричала, и указывала. Юлька в долгу не оставалась – в ответ выкрикивала такие вещи, что Марина надолго оставалась в ступоре. Например: «Что ты мне указываешь? Ты что, знаешь, сколько мне надо делать уроки? И вообще, что ты про меня знаешь?» А однажды совсем договорилась:
– Кто ты мне? Мать? Матери живут с детьми, а ты с кем?
Она отвесила ей жесткую пощечину, и Юлька, накинув курточку, рванула из дома.
Нашла Марина ее уже под утро, почти совсем свихнувшись от тревоги и ужаса. Юлька спала в соседнем подъезде под лестницей – маленькая, замерзшая, голодная. Свернулась комочком и спит.
Ревели обе, но Марина сильнее. Просили друг у друга прощения, клялись в любви, обнимались, целовались и улеглись наконец спать – вместе.
«Девочка моя, маленькая! – думала Марина, глядя на спящую дочь. – Во всем виновата я, и только я. Сволочь и эгоистка. А ведь права эта стерва Светлана Сергеевна. Всю жизнь я жила для себя. И всю жизнь меня волновали только мои проблемы. Только они считались самыми важными и самыми сложными. Ни мать из меня, ни жена. Ни даже дочь – спихнула Юльку матери… и слава богу! Все довольны, и я свободна. Жила своей жизнью – как хотела. Любила, кипела в страстях, считая их – совершенно искренне – самым важным в своей жизни. Никудышная я… А сейчас вот… Что осталось? Даже любви той, божественной и сумасшедшей, не осталось – одни головешки. И никто меня не любит, и никому я не нужна – ну, если во всем разобраться…
Хороший вопрос!
Сменила совсем замученную маму, отпустив ее на два дня домой – осталась в больнице у Валерочки. Юлька с нескрываемой радостью отправилась к бабушке.
– На каникулы, – пошутила мама.
А спустя пару дней Марина поехала в больницу к Светловецкому.
На его месте лежал другой мужчина. Она пошла на сестринский пост.
– А его выписали, – хором ответили молоденькие сестрички, – мамаша забрала. Под ответственность Галины Васильевны.
– А кто это – Галина Васильевна? – уточнила Марина.
Медсестры переглянулись.
– Да врач его. Палатный. Галина Васильевна Чурикова.
А одна хихикнула:
– Под личный контроль, – и, довольная остротой, посмотрела на подругу.
Та почему-то опустила глаза.
Марина набрала телефонный номер. Трубку взяла Светлана Сергеевна.
– Кто, простите? А, это вы… – разочарованно протянула она. – Да, дома. Естественно, – опять с нажимом, – у меня! А где ж ему быть? И на кого, простите, рассчитывать? Вы, насколько я в курсе, не были в больнице неделю? Или я ошибаюсь?
Марина залепетала про Валерочку, Юльку, маму – сбивчиво, оправдываясь.
– Мне все это неинтересно! – отрезала Светлана Сергеевна. – Слава богу, ваша пустая история, похоже, закончилась. И Максим, к большой моей радости, встретил достойную, – театральная пауза, – женщину!
Марина с трудом нашла в себе силы ответить.
– Очень рада за вас. За вашего сына, за достойную женщину и за вас саму. Мои поздравления. А быстро, однако, он оклемался и встретил свою судьбу. – И положила трубку. Потом, наконец, дошло. Как до жирафа – дня через три. Вспомнила она и эту Галину Васильевну, палатную врачиху – молодую сухую бабу, довольно интересную, кстати. И очень похожую на саму Светлану Сергеевну – и обликом, и высокомерием, и даже – смешно – фигурой.
Вспомнила и переглядки сестричек, и слова – «под личный контроль». Все встало на свои места.
И еще подумала: «А ведь ведьма эта, несостоявшаяся свекровь, права – пустая история. Абсолютно пустая! А сколько потеряно времени, сколько душевных сил… Сколько слез и страданий по пустому, по сути, человеку».
Стань таким, как я придумала – пела красавица-певица с легким нездешним акцентом, пленяющим мужчин.
Не стал. Ну, дай бог, станет для Галины Васильевны!
Злости не было – одна досада. Столько лет! И самых лучших лет. Самых ярких, молодых – тех, что отпущены для женского счастья.
И все – в трубу.
Поплакалась маме – во всем покаялась, во всем обвинила себя. Впервые за много лет позволила себе такую откровенность.
А мама пожалела. Мама есть мама. Только сказала:
– Вот и хорошо. Хорошо, что поняла. Хорошо, что там у тебя все закончилось. Работа над ошибками – вот что главное. А впереди еще – целая жизнь. Все успеешь – и покаяться, и быть счастливой. Какие твои годы! Вспомни меня – я ведь Валерочку встретила после сорока. Когда уже и вовсе ни на что не надеялась. И какую мы прожили жизнь! – мама грустно улыбнулась. – Только бы он оклемался, господи! А бабушка наша? Овдовела в тридцать восемь. И тоже ни на что не рассчитывала – двое детей, послевоенное время. А ведь встретила Алексея Матвеевича. И взял ее с двумя детьми, нищую, без жилья. И какую красивую жизнь они прожили! Тридцать лет сплошного счастья. Может, у нас, у Маркеловых, вообще такая судьба? Или карма, как сейчас говорят? В общем, время для счастья найдется в любой судьбе. А раз его еще не было – тем более.