«А зори здесь громкие». Женское лицо войны
Шрифт:
На фронте я всегда была Зинченко, почти до конца войны. Потом после войны мы были в городе Шауляе, там расписались, зарегистрировались, и только когда мы официально оформили свой брак, тогда я поменяла фамилию.
— Когда вы поженились, стало легче?
— Конечно. Я обрела статус, защиту. Нам создали условия — ширмой отделяли.
— Как провожать любимого летчика на боевые вылеты?
— Это очень трудно. Когда его сбили — это было столько переживаний, вообще немыслимо!
— Когда закончилась война, как это воспринималось?
—
— Демобилизовали вас скоро?
— Нет. После этого мы еще служили, и только через полгода нас стали расформировать. К тому времени я уже была замужем, была с мужем. Он меня отправил в Москву — там у него были родители. И в Сибирь я с ним ездила.
— К концу войны трофеи были?
— Какие трофеи, откуда? Наоборот — свое теряли. Я во время бомбежки документы потеряла. Когда обстреливали, у меня немножко была рассечена бровь — такое, касательное ранение. Хорошо, что в бровь, а не в висок попали.
— Награды у вас были?
— У меня такие награды: орденов нет, но есть медаль «За боевые заслуги».
— Какое в то время у вас было отношение к немцам?
— Когда война закончилась, мы стояли в карауле и видели, как их на машинах везли и сгружали в землянки. Они там как бревна лежали, замороженные, мерзлые. Потому что кто их будет спасать, на кой черт они нужны? Лежали в землянке, как мерзлые дрова. Звери, враги!
— Какое время года было самым тяжелым?
— Естественно, зимой труднее. Холодно было, землянки сами отапливали.
— С точки зрения работы на самолете что было самым тяжелым?
— Для нас самым тяжелым было тащить пушку. Пулемет-то полегче, а пушка 70 с чем-то килограммов. А мы же сами тащим — кто нам будет помогать?
— Куда ее тащить надо было?
— На землю. Мы их на земле чистили, а потом прешь туда, ставишь. А технику некогда, он несколько самолетов обслуживал. У нас был старший техник, а мы были младшие авиаспециалисты.
— Ленты снаряжали вы сами?
— У нас были готовые патронные ленты. Мы только пушки и пулеметы устанавливали и чистили оружие.
— Кормили как?
— Летчиков кормили хорошо. Они того достойны были, заслуживали. А нам много тогда не требовалось, хватало. Не голодали: была похлебка, суп, каша.
— Вы получали деньги?
— Нет, никаких денег. У меня была только красноармейская книжка.
— Денежный аттестат?
— Этого у нас не было. У офицеров были.
— В то время вы верили в Бога?
— Сейчас стала верующая, после смерти моей доченьки стала верующей. Тогда, когда подполковника ранило, — это я просто невольно перекрестилась.
— Домой что писали в письмах?
— Я даже дневник вела, все подробно описывала. Потом мы его сожгли, это тяжелые воспоминания. Писала, что все хорошо, прекрасно, нормально. Только когда мама меня звала, чтобы я приехала насовсем, я писала: «Нет, мамочка, ты меня
— Вы считаете, что женщины нужны на фронте?
— Конечно! Мы же не только с вооружением работали — мы и помогали, и стирали, подворотнички подшивали.
— Сейчас хотелось бы забыть то время?
— Это невозможно забыть.
— Война снится?
— Нет.
— Была ли война основным событием в жизни?
— Нет! Самое важное — это семья, дети. Послевоенная жизнь важнее.
(Интервью А. Драбкин, лит. обработка А. Драбкин, С. Анисимов)
ТАБАЧНИКОВА Евгения Константиновна
Я родилась в 1923 году в Ленинграде. Причем я ленинградка не знаю уже в каком поколении — все мои родители и бабушки из Ленинграда. Мама и папа умерли рано — мама в 1933-м, отец в 1935-м, и воспитывала нас бабушка: нас трое осталось, младше меня два брата. В школу я пошла уже подготовленной, потому что моя мама была преподавательницей. 2-й и 3-й классы я закончила за один год, поэтому окончила школу быстрее, чем все остальные. После окончания школы я сначала хотела на курсы поступить, а пока у меня был перерыв между школой и работой, я закончила РОККовские [16] курсы. Потом по знакомству меня устроили на работу на заводе имени Сталина (это сейчас Ленинградский металлический завод, ЛМЗ). Мы с подругой, Кочневой Александрой Васильевной, начали работать чертежницами-копировщицами на заводе в отделе главного технолога. Это было в январе 1940 года. До войны на производствах и в школах были учения — особенно часто перед самой войной. Я была в местной сандружине, и Саша Кочнева тоже в ней была.
16
РОКК — Российское общество Красного Креста. Существует с 1879 г., когда в РОКК было преобразовано существующее с 1867 г. Общество попечения о раненых и больных воинах. (Прим. ред.)
В 1940 году одного моего брата определили в детский дом, потому что бабушке уже было 55 лет: тяжело ей было уже, мальчики есть мальчики. В январе 1941 года второго брата тоже определили в тот же самый детский дом № 9 — он был на Театральной площади; не знаю, существует ли он там сейчас или нет. Летом 1941 года детский дом уехал на дачу в Васкелово, но старший брат убежал к бабушке домой. Рано утром 22 июня 1941 года мы с моей молодой соседкой по коммунальной квартире повезли его в Васкелово в детский дом. Там мы погуляли, потому что было воскресенье, выходной день, и о войне мы ничего не знали. Только вечером, когда пришли на станцию, мы вначале не поняли, что случилось — туча народа. Поезда не было очень долго, и когда вечером пришел поезд, то мы ехали на крыше. Как мы садились, один Бог только знает. Тут мы услышали, что о войне говорят на вокзале, но сначала мы даже не поняли, что война началась прямо сейчас. Когда я приехала домой, уже было около 12 часов ночи. Я включила свет, и бабушка мне сразу говорит: «Ты что, светомаскировка объявлена — война!»