«А зори здесь громкие». Женское лицо войны

Драбкин Артем Владимирович

Кроме того, у женщин были постоянные проблемы с туалетом. Даже в обороне я не припомню, чтобы для женщин был отдельный туалет. Был общий туалет, будка над ямой. Если вас, женщин, двое в части, то надо группироваться — одна стоит на подступах и не пускает мужиков, а вторая в это время делает свои дела. Если вы, женщина, в части одна, то надо терпеть дотемна. Еще вариант — если часть в обороне и ходы сообщения и окопы тесно населены, то тихого уголочка не найдешь. Так что надо в каком-то месте поспокойнее вылезать на бруствер, а там трассирующие пули. Вот так на войне жили женщины.

Лично о себе я могу сказать, что воевала не за Сталина. Не об этом я думала. Все сводится к тому, что в мою страну вторгся враг и его надо было выгонять.

(Интервью Б. Иринчеев, лит. обработка С. Анисимов)

КОЧНЕВА Александра Федоровна

Я была готова к войне еще со школы — там

я научилась стрелять, и стреляла хорошо. У меня был значок «Ворошиловский стрелок», так что с оружием я умела обращаться. Перевязывать раненых я научилась в финскую войну — мы, школьники, бегали в больницу Мечникова и делали перевязки раненым. Вся наша школа фактически в полном составе работала фельдшерами в больнице Мечникова во время советско-финской войны. Мы пошли на войну подготовленными.

Перед войной я уже работала на Металлическом заводе имени Сталина. Я пошла на фронт вместе с моей подругой, Евгенией Константиновной Табачниковой. Сначала мы были в Мечниковском госпитале, затем в 20-й дивизии НКВД. Ее потом переименовали в 92-ю стрелковую дивизию. Затем окончила пулеметные курсы и попала в 45-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

Наша дивизия стояла в обороне на Карельском перешейке, на реке Сестре. Мы на этом берегу, а финны на том берегу. Позиции близко. Видно было друг друга — в стереотрубу смотрели. Я была санинструктором в полковом взводе разведки. Потом мне дали задание — дали рупор, разговорник русско-финский, и я ходила по траншее, разговаривала с финнами. Они так привыкли ко мне, что меня Маруся звали. Слушали и огонь в это Время не вели. В ответ финны никакой пропаганды не вели, только слушали и кричали: «Маруся, иди к нам!» Причем на русском языке. Правда, из траншеи никто не высовывался, потому что снайперы работали. Я со снайперской винтовкой тоже работала в разведвзводе. В первый раз нам дали винтовки с оптическим прицелом. Я посмотрела — а финн у меня прямо напротив сидит! Я сразу спряталась, думала, что он вот тут, прямо за кустами, а это, оказывается, просто оптика так его приблизила. Смотрю — сидит, читает газетку на пенечке. Я выстрелила, а попала или нет, не знаю. Не проверишь. Я посмотрела опять на то место, где он был, а его уже не видно. То ли я попала, то ли он спрятался — неизвестно. Снайперская винтовка была с магазином и с оптическим прицелом — это новые винтовки нам прислали. Была пословица — не воюют три армии: «шведская, турецкая и двадцать третья советская». Мы стояли в обороне, но какие-то боевые действия велись. Ленинградский фронт — голодный фронт. Идешь по траншее, смотришь — солдат лежит в голодном обмороке. Кормили нас так же, как население Ленинграда в блокаду. Тяжелое было время. Многие не выдерживали — кто умирал от истощения, кто в обмороки падал. А весной! Полная траншея воды — резиновые части от костюма химзащиты наденешь и по траншее идешь. Наверх выбраться нельзя, финские снайперы работают.

Один раз я попалась под финского снайпера. Я вылезла на нейтралку в маскхалате, сделала выстрел, он меня засек. Это в марте было, я лежу на нейтралке, и не пошевелиться! Только пошевелюсь — щелк! Выстрел. Наши разведчики пытались его засечь или подавить, стреляли, стреляли, но все равно он меня на прицеле держал. Только когда стемнело, меня вытащили с нейтралки — накинули петлю на ноги и подтянули к нашей траншее. Вытащили меня, растерли водкой, напоили водкой, и все нормально — даже не простудилась. Никаких специальных снайперских курсов я не заканчивала, просто нам прислали снайперскую винтовку на взвод и сказали — кто хочет, давайте попробуйте. Вот я и попробовала. А вообще снайперы активно работали, и с нашей, и с финской стороны. Особенно дивизионные разведчики наши — у них снайперов было больше, чем у нас. Один снайпер из нашей дивизии, Рогулин, был знаменит на весь Ленфронт. Не знаю, жив он сейчас или нет и где он. О нем очень много писали в газетах фронтовых того времени. Снайперы работали всегда с нейтральной полосы, выползали из траншей. Сначала по траншее ходили, выбирали позицию, а потом выползали и занимали огневую позицию.

Листовки были и у нас, и у финнов — то они нам листовки подбросят, то мы им. Когда в разведку ходили, брали с собой листовки и там их разбрасывали. Один раз я была в такой разведке: прислали переводчицу из штаба дивизии — выяснить, есть ли немцы на этом участке или только финны. Она говорит: «У вас есть девушка в разведке, я только с ней пойду». Мы с ней вдвоем пошли. Она должна была слушать, а я должна была ее охранять. Мы подползли к финским траншеям и слушали. Из наших траншей были готовы нас прикрыть огнем, если что. Что она выяснила, я не знаю, но сказала, что немцев нет — только финны.

Форма у меня была сначала солдатская, специальная женская форма (юбки, платья) появилась только в конце войны. Да я все равно даже в конце войны юбку не носила, носила брюки солдатские. Не рассчитывали, что женщин придется в армию брать, а пришлось. Когда объявили набор в народное ополчение, то мы все и пошли. У разведчиков нашего взвода были маскхалаты — летом пятнистые, зимой белые. Сами мы еще веточки прикрепляли к маскхалатам для дополнительной маскировки. Маскхалаты — штаны и куртка раздельно. Зимой носили ватные брюки, ватные куртки, валенки. Шинели не надевали, они неудобные — в ногах путаются.

Зимой выдавали еще шапку-ушанку и подшлемник шерстяной под каску. Полушубков не выдавали. Противогазные сумки мы носили, но кое-кто противогазы выбрасывал и клал туда какие-то другие вещи. В разведку мы все ходили с автоматами, винтовки мы в разведку не брали. Я ходила в разведку вместе с остальными разведчиками. Помимо автомата у меня были еще гранаты, «лимонка» у меня была всегда с собой — на всякий случай. В плен бы я не сдалась. Под себя кинула бы гранату, и все. Вещмешки не брали с собой, только оружие. Мы же в глубокую разведку не ходили. Дивизионная разведка ходила, мы их только провожали и потом возвращались. У нас был один разведчик Дибров, архангельский мужик, как он сам себя называл, он как стукнет финна, так «язык» и готов. Я ему говорила: «Ты уж поаккуратнее с ним, ты ведь этого «языка» не донесешь». Какие-то некрепкие «языки» в основном попадались нам. Вот так вот ходили в разведку, и в одной разведке меня ранило. Мы уже возвращались, когда финны нас обнаружили и дали минометный огонь. Мина взорвалась рядом со мной. Если бы каски на голове не было, то не было бы меня в живых — осколок пробил каску и застрял в черепе, не дошел до мозга. В черепе у меня так и сидит. Вторым осколком пробило щеку и выбило зуб. Язык поцарапало тем же осколком, он потом в рот у меня не помещался.

Я вернулась из госпиталя, а мне финны кричат из своих траншей: «Маруся, ты где была? Мы соскучились!» По-русски мне кричали, да и по-фински иногда. Когда мне кричали по-фински, я быстро смотрела по разговорнику, что они мне кричат. Сейчас я уже почти забыла все эти финские слова.

Там же, на Карельском перешейке, я получила свою первую награду — медаль «За отвагу». Была разведка боем, и она прошла очень неудачно. Много было раненых. Я оказала им первую помощь, собрала их всех вместе, оттащила в безопасное место. Всего одиннадцать человек — и вот за это я получила медаль «За отвагу».

Я не слышала и не видела таких случаев, чтобы финны и наши друг в друга не стреляли. Когда я там была, из траншей никто не высовывался и не загорал. Берега реки Сестры были близко, так что никто не высовывался. На отдых мы ходили в Песочное, Дибуны. Грибы и ягоды там собирали, это большое подспорье нам было.

Бетонные доты мы не использовали, там своя команда была. Что там за силы были — я не знаю. Мы были только в траншеях. Пехота — сто километров прошел, еще охота.

Я поражаюсь, почему финны не пошли в наступление в 1942 году — то ли не хотели, то ли еще что. Чего они боялись? Ведь такие слабые части стояли в обороне. Кто покрепче, все были на юге, в районе активных боевых действий, а в обороне одни дистрофики стояли. Ослабленные голодом. Почему не пошли? Оборона у нас слабая была. И питание плохое было, и снабжение. Мне кажется, финны свободно могли бы прорвать нашу оборону. Это мое мнение — может быть, на других участках фронта была другая ситуация, но у нас в дивизии именно так.

После госпиталя я вернулась в дивизию, но в декабре 1942 года пришла разнарядка — прислать столько-то девушек на пулеметные курсы, вот я и пошла на них. Нас было 3000 человек, из них 50 женщин. Эти курсы располагались на проспекте Бенуа, дом 1. У нас была отдельная казарма. Курсы длились три месяца, обучали обращению с пулеметом «максим», ручным пулеметом Дегтярева, автоматом ППШ, ППД, пистолетом, гранатами «лимонкой» и РГД. Сборка, разборка, стрельбы. Стреляла я хорошо. Натаскали нас здорово, я с закрытыми глазами могла собрать и разобрать пулемет. Январь, февраль, март 1943 года мы учились. После курсов я попала в запасной полк на Карла Маркса, там мы пробыли несколько недель и направились в Кингисепп. Там был какой-то учебный батальон, и мы должны были учить других бойцов на пулеметчиков. Но там я пробыла недолго — с одной моей знакомой пулеметчицей мы поехали в Ленинград, на КПП там был какой-то офицер. Мы разговорились, я узнала, из какой он части и где они располагаются, и убежала из этого учебного батальона. Аня Шмидт, моя подруга, тоже увязалась со мной. Мы пришли к генералу Путилову, доложили, что вот, возьмите нас. Он посмотрел, говорит: «О, пулеметчицы! И к тому же награжденные!» (У Анны был орден Красной Звезды, а у меня медаль «За отвагу».) Он сразу согласился нас взять. Это было в марте 1943 года. 45-я гвардейская стрелковая дивизия стояла в то время под Кингисеппом, местечко Криково.

С этого времени и до конца войны я прошла через все операции и бои, в которых принимала участие 45-я гвардейская стрелковая дивизия. И бои под Нарвой, и освобождение Карельского перешейка, и Эстония. Я была командиром пулеметного расчета. У меня был свой пулемет, наводчик, подносчики. Правда, иногда и самой приходилось ложиться за пулемет, и иногда коробки тащить, чтобы без патронов не остаться. В 45-й дивизии я тоже была награждена медалью «За отвагу». Я даже не помню, за какую операцию, — столько лет прошло. Там была речушка, и нам надо было штурмовать противоположный берег. А я с моим расчетом не стала ждать, пока закончится артподготовка, и со своим пулеметом на тот берег проскочила. Мы на том берегу уже готовы поддержать нашу пехоту огнем. Вот за этот бой я и получила вторую медаль «За отвагу». В той речке еще командир нашего полка искупался — он решил лично поучаствовать в атаке, надел солдатскую форму и при переправе искупался. Он был невысокого роста, маленький, щупленький.