А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -
Шрифт:
Присутствующие кивали и одобрительно улыбались, словно слышали этот набор штампов впервые.
– А теперь вам слово. Вы ведь хотели что-то сказать? – Комбат попытался указать пальцем на Степана и не попал. Горобец и сидящий напротив него Вася Рукосуйко с невероятной скоростью менялись местами, словно наперстки в известной игре. Файзуллаев покачнулся, ухватился покрепче за спинку стула и зафиксировал указующую длань на прапорщике.
– Я? – растерялся Вася. – Я хотел сказать? Ну ладно, я скажу.
– Ик… – еще раз произнес Степа. Против внеочередного предоставления слова
Василий медленно и аккуратно поднял над стулом свое массивное тело, проследил, чтобы наполненный прозрачной жидкостью стакан остановился точно на уровне погона, и принялся произносить речь.
– Я полностью поддерживаю предыдущего оратора, – Вася улыбнулся Хорошевскому, – и от себя хочу добавить. Мы вот тут про жен говорили… Баб здесь действительно много.
И все – одна к одной, – Вася улыбнулся всем присутствующим, не пытаясь плавающим взглядом выделить из них так называемых «баб», – Но самая… Самая лучшая жена…
– У командира! – безапелляционно пискнула Юля Шаброва. Замполит дернул ее за рукав, она кинула ему дерзкий взгляд «от такого слышу» и отвернулась.
Рукосуйко медленно, стараясь не разлить жидкость из стакана, повернулся всем корпусом в Юлину сторону, тщательно вытянул руку и погрозил пальцем:
– Ни х***, – очень серьезно произнес прапорщик, – Самая лучшая жена у капитана Горобца!
Васина жена Надежда прыснула, у остальных со скрежетом перекосило лица. Раскрасневшаяся Ольга Горобец, сияя, вертела во все стороны своей башней и толкала в бок Степана.
Если бы не заведующая чайной, явившаяся, как и обещала, ровно в десять, саперный батальон никогда бы не разошелся по домам. Огромного труда стоило разобраться, кто из офицеров какому бушлату соответствует. Потом произошла небольшая путаница с женами. В конце концов батальон вместе с женами, детьми и командиром, высыпал на улицу. Заведующая проводила их взглядом, похожим на брошенный в спину кирпич.
Первым от компании оторвался зампотех Серебряков. Потоптавшись немного на пороге чайной, он махнул рукой и ушел ночевать в казарму. Остальные, тесной кучкой добравшись до жилой части городка, понемногу рассосались по своим домам. Последними расстались Файзуллаев, Горобцы и Юрка. Они долго прощались у подножия постамента с сувенирным танком в натуральную величину, после чего пути их разошлись. Степа с Ольгой нырнули в свой подъезд, Хорошевский затопал направо по аллее к своей пятиэтажке, а Файзуллаев, которому идти было дальше всех, неспешно побрел прямо.
По пути он почти протрезвел и с ужасом думал, что будет, если заведующая чайной найдет на скатерти повестку дня заседания женсовета.
Придя домой, комбат кое-как переоделся, упал на подаренный Шабровым спортивный мат и принялся детально изучать свои впечатления от пережитого вечера. Вопреки ожиданиям, впечатления были в основном хорошие. И Юля Шаброва неплохо танцует. И взгляд у нее такой… многообещающий. Надо будет еще при случае выяснить, какие у Васи личные счеты с Шабровым… Умиротворенный своими неторопливыми мыслями, Файзуллаев
На площадке стояла Ольга Горобец. На ней были валенки на босу ногу и мужнин тулуп поверх длинной ночной рубашки. На одной половине головы еще сохранялась часть башнеподобной прически, на другой волосы были распущены и перепутаны до неузнаваемости. По щекам тянулись разноцветные полосы косметики – черно-синие по вертикали и красные по горизонтали.
Не успел Файзуллаев спросить, что произошло, как Ольга с рыданиями кинулась к нему на грудь.
– Что… Что такое? Что случилось, Ольга… как вас по отчеству? – растерянно забормотал комбат. Не каждый день к нему на шею кидались зареванные чужие жены, и он совершенно не знал, как полагается себя вести в таком положении. На всякий случай утешительно потыкал Ольгу пальцем в плечо.
– И… ик… Ириш… – Ольга судорожно пыталась ухватить хоть немного воздуха в промежутках между рыданиями. – Иришка-а-а-а-а…
– Господи, – перепугался Файзуллаев, – что с ней? Заболела? Машину? Я сейчас…
– Потеря-я-я-а-а-алась… Уа-а-а-а-а!!!! – неожиданным басом заголосила Ольга, и Файзуллаев услышал, как за дверями соседних квартир зашаркали шаги и защелкали выключатели.
– То есть как – потерялась? Когда? Вы ведь ушли все вместе! Я же с вами шел! – последние слова комбат прокричал, уже прыгая в сапоги и в прыжке хватая с вешалки шапку.
Невежливо оттолкнув Ольгу, он скомандовал ей:
– За мной, быстро! – и кинулся вниз по лестнице, перепрыгивая через пролеты. Ольга, подвывая и размазывая слезы, поспешила за ним.
Вышедшему на крыльцо покурить дежурному комендатуры предстало странное зрелище: по окостеневшей дороге, круша лед в рытвинах и перепрыгивая через ухабы, мчался человек в спортивных штанах, майке, сапогах и офицерской ушанке. За ним, спотыкаясь и причитая, едва поспевала растрепанная женщина в тулупе и развевающейся ночной рубашке, подол которой то и дело путался в валенках. Дежурный не без удовольствия проводил их взглядом и пожал плечами.
– Домой пришли, стали укладываться, а ее не-е-е-еетууу, – задыхаясь, рыдала Ольга в спину Файзуллаеву. – Степка, сволочь, «мама» сказать не может… Как он ее нес?! Я уже все соседние дворы обегала…
– Идиоты! – не оборачиваясь, кричал комбат. – Потерять ребенка и даже не помнить, где!!!
Ольга даже не обиделась на «идиотов».
До штаба они добежали, побив все курсантские рекорды Файзуллаева, и до смерти перепугали вечного дежурного Малахова, дремавшего возле печки-«буржуйки».