А. Смолин, ведьмак. Цикл

Васильев Андрей Александрович

А вообще, бывают места с более лютыми нравами. Например — все сидят и дружно ждут, пока предправ, или там, собственники, изволят отбыть из здания. А до той поры — чтобы все на местах были, ну как им захочется что-то у кого-то спросить. Ан человека-то на месте и нет!

Конечно, такое встречается не сильно часто, но, тем не менее, бывает. И кричать тут о своих правах глупо. Не нравится — свободен, тебя никто не держит.

Но у нас такого нет, потому самое позднее к половине седьмого в банке особо никого не остается. Охрана, пара кредитников, работающих в состоянии пожизненного «дедлайна» и готовящих досье заемщиков к завтрашнему комитету, да, может,

еще кто из казначейства.

И я. Мне все равно спешить некуда. Жены у меня, как я уже говорил, нет, постоянной подруги тоже, из друзей только пятничные приятели на кружку пива, которые к тому же мои сослуживцы, светскую жизнь я не веду. Вот и выходит — мне что в шесть уйти, что в восемь — все едино, никто нигде не ждет.

И ведь что обидно — опоздаешь на десять минут, так все жилы вытянут. А задержишься на два часа — хоть бы какая сволочь заметила. Хотя — все логично. Опоздание происходит в оплаченное работодателем время, а вечером ты тратишь свое личное. Это твой выбор, и больше ничей.

Когда я вышел из здания банка, небо уже потемнело.

— Однако, засиделся, — сообщил я невесть кому. — Это перебор.

Ночь летом опускается на город сразу, не так, как весной. В мае это постепенный процесс, сначала приходят сумерки, потом они сгущаются, и только после этого наступает ночь. Летом, особенно когда оно близится к середине, такой роскоши нет. Просто наверху некто дергает рубильник, и солнце после этого стремительно валится за дома, уступая свое место луне.

Я люблю летние городские ночи. Кому-то это может показаться мазохизмом или даже дурью, но мне нравится город в свете фонарей. Асфальт отдает жар, накопленный за день, запыленная листва еле слышно шелестит о чем-то своем, наконец появляется ветерок, который приятно остужает щеки.

И — запах. Особый городской летний ночной запах, в котором есть все, кроме кислорода, и который ни с чем не спутаешь. В нем смешалось все, из чего состоит мегаполис — пыль, смог, выхлопные газы, женские духи всех видов и еще бог весть что. Казалось бы — как можно дышать этим всем? Можно. Странно, но куча не самых приятных ароматов, перемешавшись, создает нечто среднее, которое жители вдыхают не без удовольствия и даже называют «ночной прохладой».

Кстати — а вы знаете, что у любого горожанина, впервые за долгое время выехавшего на природу, непременно день-два болит голова? И дело не в смене климата и не в погоде, просто мы отвыкли от чистого воздуха как такового.

Когда я наконец-то доехал до своей станции и вышел из метро, совсем уже стемнело. Ночь вступила в свои права, а на небо выбралась луна. Наверное, можно было бы сказать, что она залила все вокруг своим серебристо-призрачным светом, но это будет неправдой. Негде ей в городе толком разгуляться, здесь слишком много света даже в темное время суток. Фонари, реклама, вывески магазинов — это все забивает лунный свет. Москва — город, который никогда не спит.

Впрочем, есть и здесь места, где можно пройтись по лунной дорожке. Например — в парке, который я дважды в день пересекаю — по дороге из дома и по дороге домой. У него не самая хорошая слава со времен лихих 90-х, в те времена здесь частенько выясняли свои сложные взаимоотношения «братки», после чего под елками и кленами периодически находили простреленные тела, но это когда было? И не вспомнишь уже. А дорогу срезать через него можно очень даже неплохо.

Вот здесь луна была в своем праве, она обливала серебром верхушки деревьев, бросала блики на квадратные плитки дорожек и рисовала дрожащие зигзаги на глади маленьких

прудов.

Как я уже сказал, меня всегда радовала ночь, с её относительной тишиной и аурой некой тайны, которую люди до сих пор не разгадали, но сегодня почему-то я ощущал связь с ней особенно остро.

Более того — топая по парку, я с удивлением отметил тот факт, что стал лучше видеть в темноте. Например, раньше я точно не мог разглядеть статуэтки на детской площадке, которая оставалась слева от меня, а сегодня — пожалуйста, да так отчетливо, что только диву даться можно.

Впрочем, это было меньшей из странностей. Когда в кустах, которые я миновал, подала голос какая-то ночная птица, то я безошибочно мог сказать, на какой из веток она сидит. Мало того — я откуда-то знал, что называется она «зарянка». Следом за этим в голову полезли совсем уж странные мысли о том, что надо бы запомнить место и следующей весной, в конце апреля, но не позже, сюда наведаться и загадать желание. А если повезет — то и свистнуть из ее гнезда яйцо, в хозяйстве все пригодится. Главное — не забыть прочитать при этом заговор и снять с себя проклятие, которое после этого непременно может ко мне прилипнуть.

Весь этот шквал странных мыслей и не менее странных желаний так захлестнул меня, что я даже остановился и потер лоб.

Ладно. Предположим, про «зарянку» эту я по телевизору мог слышать, я программы «Нэшнл географикс» смотрю охотно, при возможности. Но что за чушь с желаниями и яйцами, это-то откуда у меня в голове взялось?

И что примечательно — мысли странные, непонятные, но при этом они кажутся мне совершенно естественными и привычными.

Может — все? Может, пора на прием к психотерапевту? У нашего брата офисного служителя всякое случается. Стрессы, злоупотребление анксиолитиками и даже нейролептиками, стабильный недосып — это все не ведет к крепкому психическому здоровью. Вон мне приятель рассказывал, как у них один паренек из отдела продаж накануне отчета перед собственниками поехал умом, решив, что он скрепочка из «Worda». В старой версии такая была, «помощником» называлась. Реально решил, что он скрепочка, задорно моргал глазами, предлагал дружить всем окружающим и забавно сучил ногами и руками.

Хотя — не связывается. Бред — он такой бред, но каким бы он ни был, он всегда основан на знаниях, уже имеющихся у человека в багаже. Постороннее, неизвестное его составлять не может. И опять выходит, что птичка — ладно, она может в нем фигурировать. А ее яйцо на пару с проклятием — нет.

Я помассировал виски и глубоко вдохнул воздух. Он был чуть сыроватый и одновременно очень сладкий. В нем смешались ароматы земли, чуть подопревшей листвы, свежей травы.

Здесь, в этом уголке парка, все напоминало настоящий лес. Дорожка здесь была, а вот фонари почему-то ставить не стали, как видно, в заботе о парочках, которые именно здесь ошивались чаще всего. Такая «лав зона».

Сейчас тут было пустынно, то ли не пришел сюда никто, то ли разошлись уже все. Оно и хорошо, лишними сейчас были бы для меня люди, они нарушили бы гармонию, которая внезапно меня захлестнула.

Голова чуть закружилась, я прикрыл глаза и неожиданно для себя улыбнулся — на сердце стало очень легко, появилось ощущение, что еще чуть-чуть — и я подпрыгну в воздух и полечу. У меня такого с детства не было, лет с семи. Где-то в этом возрасте я перестал верить в то, что люди могут летать. Если не ошибаюсь, это случилось в тот день, когда я пошел в школу, а мой старший братец ехидно сообщил мне, что вся эта канитель на одиннадцать лет.