А. з.
Шрифт:
— Ну как же? Бузук обещал.
— Он обещал, другие — нет, — сказал Хирург и отошёл в сторону.
— 18 ~
— Темно, как у чёрта в заднице, — проворчал Бузук, выкладывая на стол содержимое рюкзака.
Два пластмассовых раскладных стаканчика, четыре варёных яйца, столько же плавленых сырков, два бутерброда, замотанные в пищевую плёнку. Часть бутербродов съели, о чём подсказал скомканный хвост лишней плёнки. И воды было две бутылки; одну допил Бузук, вторую дал братве.
Гвоздь подошёл к заколоченному досками окну и просунул пальцы в щель. Ржавые гвозди заскулили, вылезая из потемневших от старости брёвен. Рассохшаяся доска застонала, выгибаясь и грозя треснуть посередине.
— Ты с конца дёргай, — посоветовал Бузук.
— Сам знаю, — буркнул Гвоздь и всё равно сделал по-своему. Выломав доску, прислонил обломки к стене.
Тусклый свет заструился в избу, разгоняя полумрак по углам. Острый глаз Бузука подметил, что на одном табурете лохматилась пыль, а на втором явно кто-то сидел, притом совсем недавно. И на краю стола пыль стёрта, словно человек положил туда руки, одну поверх другой. Виднелся смазанный отпечаток растопыренной ладони.
Гвоздь посмотрел в образовавшуюся брешь в окне:
— Не колодец, а развалюха. Воды бы набрать. Верёвки, случайно, нет?
— Случайно есть, — отозвался Бузук и посветил найденным в кармане рюкзака фонариком на пол возле ножек табурета. Следы от обуви. Определить размер и разглядеть рисунок на подошве не удалось.
Луч скользнул по половицам. От двери к окну протоптана дорожка. Для Сявы, побывавшего в избе раньше всех, ну и для Гвоздя, разумеется, — следов многовато.
Вернувшись к столу, Гвоздь забегал жадным взглядом по разложенной на столешнице провизии. Потрогал нарезку копчёной колбасы в вакуумной упаковке, пощупал чёрный хлеб в полиэтиленовом пакете.
— Жратвы на пару дней, — сказал он и тихо добавил: — На двоих.
Бузук направил луч фонарика ему в лицо:
— Слышу голос крысы.
Гвоздь прикрыл глаза рукой:
— Чего это? Я не крыса! Просто говорю, что хавчика мало.
Выключив фонарик, Бузук достал из бокового кармана рюкзака смятую кепку с погнутым козырьком, футляр для солнцезащитных очков и карандаш. Кепку сунул обратно. Открыл футляр. В нём оказались механические часы, стрелки показывали половину пятого. Бузук постучал по стеклу, но секундная стрелка прилипла к делению.
Гвоздь взял фляжку. Открутив крышку, понюхал:
— Это что за пойло? — Поднёс к носу Бузука. — Нюхни.
— Коньяк.
— Упырь не шарит в выпивке. Нормальный мужик взял бы водку. А лучше — самогонку.
— После водки холодно, а коньяк согревает.
— Я хлебну?
— Хлебни, — разрешил Бузук.
Гвоздь сделал глоток, почмокал губами:
— Самогонка вкуснее. — Отложив фляжку, открыл термос и зажмурился от удовольствия. — Сто лет не пил кофе. Я хлебну?
— Не борзей, — осёк Бузук и вытащил из рюкзака массивную кобуру.
— Ракетница! — воскликнул Гвоздь.
—
— Это и есть пистолет, только сигнальный. Сразу видно, что ты в армии не служил.
— А ты служил? — прищурился Бузук.
— Я всё успел в этой жизни.
— А коньяк не пробовал.
— Пробовал. Просто забыл, какой он на запах. Дай-ка сюда. — Гвоздь забрал кобуру, отщёлкнул клапаны. Внутри лежала ракетница, в специальных гнёздах утоплены сигнальные патроны: два красных, один жёлтый.
Роясь в потайном кармане рюкзака, Бузук продолжил разыгрывать из себя профана:
— Почему они разного цвета?
— Красный — «тревога» или «на помощь». Жёлтый — «стоянка» или «внимание». Или «принесите папирос и еды». Это уж как с другим отрядом условишься.
— Ими можно убить?
— Если шмальнуть в харю. — Застегнув кобуру, Гвоздь потянулся к мотку оранжевого шнура. — Пошлю Сяву за водой.
— Погодь, — остановил его Бузук и поставил на стол четыре патрона. — Глянь-ка!
Гвоздь снял с плеча ружьё. Вложил один патрон в магазин, отправил в ствол:
— Вошёл как родной. — Передёрнув затвор, разрядил ружьё и поставил патрон рядом с остальными. — Это что получается? Ружьё у пацана, патроны у проводника. Они шли вместе?
— И почему-то сбрехали, — задумчиво произнёс Бузук.
— Пацан облажался. Проводнику ничего не оставалось, как подыграть ему, — рассудил Гвоздь и включил фонарик.
Луч света выхватил из мягкого полумрака потолок из тесин, лежащий на продольной балке. Из щелей торчала перепревшая солома.
— Батарейка сядет, — проворчал Бузук.
Отложив фонарик, Гвоздь ткнул пальцем в хлопчатобумажные следы:
— А это что? Бабские носочки? — Округлил глаза. — С ними шла баба!
— На размер посмотри. Никак не бабский. Наверняка пацана. Он снял их и надел другие. Помнишь, в каких он был носках?
— Ага, помню, — кивнул Гвоздь. — Как бабские гольфы.
— А я их прихватил. Для леса то что надо. — Вытащив из аптечки лейкопластырь, Бузук уселся на табурет, стянул с ног свои старые носки и стал заклеивать на пятках лопнувшие мозоли.
Гвоздь потарахтел возле уха спичечным коробком:
— Где Шнобеля скинем? На болоте?
— Нигде.
— Так и будет тащиться за нами?
Бузук поднял голову:
— Глянь на меня. Я похож на зэка?
— Ну и вопрос.
— Похож или нет?
— На лбу написано, — усмехнулся Гвоздь.
— А ты похож?
— Спрашиваешь.
— А Жила? Сява? Про Хрипатого вообще молчу. А Шнобель — на вид рохля. Зайдёт в деревню, у любой бабки дорогу расспросит. Дети ему все тайны выболтают.
— У нас Хирург есть.
— А доверия нет. Если кого и скидывать, то это Сяву.
Гвоздь кивнул:
— Понял.
Бузук выудил из кармана носки убитого паренька и, натягивая на ноги, произнёс:
— Но мы его не скинем, пока не доберёмся до охотничьей заимки и не убедимся, что там есть жратва. Усёк?