А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.10
Шрифт:
— А как вы полагаете, Профессор, этот самый Золотой Круг — действительно Машина Желаний?
— Стервятник разбогател. Он всю жизнь мечтал быть богатым.
— И повесился...
— И повесился. Тут нет никакого противоречия. Просто на самом деле человек никогда не знает, чего он хочет. Человек — существо сложное. Голова его хочет одного, спинной мозг — другого, а душа — третьего... И ни один человек не способен в этой каше разобраться.
— Это верно,— говорит Антон.— Это очень верно вы говорите. Давеча вот я сказал вам, что иду сюда за вдохновением... Вранье это. Плевал
Профессор с любопытством смотрит на него. Антон, помолчав, продолжает:
— Нет, это не объяснить. Может быть, и в самом деле за вдохновеньем. Откуда я знаю, как назвать то, чего я хочу? И откуда мне знать, что я действительно не хочу того, чего я не хочу? Это какие-то чертовски неуловимые вещи: стоит их назвать, и они пропадают... Как тропическая медуза — видели? В воде волшебный цветок, а вытащишь — комок мерзкой слизи... А вы тоже не знаете?
— Не знаю. Знаю только, что надо многое менять, что так дальше продолжаться не может... Нет, не знаю. Иду за знанием.
— Во многие знания — многие печали...— бормочет Антон.
— Тоже верно,— со вздохом говорит Профессор.— Давайте считать, что я иду ставить эксперимент — чисто, точно, однозначно... Просто научный эксперимент, связанный с неким фактом. Понимаете?
— Нет,— говорит Антон.— По-моему, фактов не бывает. Особенно здесь, в Зоне. Здесь все кем-то выдумано. Чья-то бесовская выдумка... Нам всем морочат голову. Кто — непонятно. Зачем — непонятно...
— Вот и хотелось бы узнать: кто и зачем.
— А кому это надо? Надо ведь совсем другое. Что толку, если вы и узнаете? Чья совесть от этого станет чище? Чья совесть от этого заболит? Чья душа найдет покой от этого?
Антон безнадежно машет рукой и отбрасывает окурок. Потом он смотрит на сладко похрапывающего Виктора.
— А он зачем идет? Какие у него такие желания, что он не может их исполнить там, дома?
— Не знаю,— медленно говорит Профессор.— Но ему очень надо добраться до Золотого Круга. Я давно его знаю, это интересный человек, необычный человек...
— Не знаю, что в нем такого необычного,— возражает Антон,— но человек он надежный, положиться на него можно. Он нас доведет, такое у меня впечатление...
Профессор искоса смотрит на него, лицо у него такое, словно он хочет что-то сказать, но раздумывает: стоит ли. Затем он аккуратно гасит окурок и устраивается прилечь.
— С добычей вернулся — счастье,— говорит он вдруг.— Живой вернулся — удача. Патрульная пуля — везенье, а все остальное — судьба.
— Это еще что за унылая мудрость? — озадаченно спрашивает Антон.
— Фольклор.
— И что из этого фольклора следует?
— По-моему,— отвечает Профессор,— вы все время забываете, друг Антон, что мы находимся в Зоне. В Зоне ни на кого нельзя полагаться.
Антон нервно зевает и озирается.
— Позвольте! — восклицает вдруг он.— Что за притча? Солнце — вон оно, а тень...
— Что? — откликается Профессор.— А... Да. С тенями здесь такое бывает... Давайте-ка поспим немного.
Профессор и Антон спят под стеной церквушки. Виктор открывает глаза. Некоторое время лежит, прислушиваясь. Затем быстро и бесшумно поднимается, мягко ступая, выходит
— Подъем!
Они вступили на гладкую улицу поселка. Ведет Антон. Дома по сторонам улицы наполовину обвалились, заросли колючкой, зияют выбитыми окнами. Уцелевшие стены покрыты пятнами и потеками. Но попадаются и абсолютно целые, новенькие с иголочки дома. Они кажутся только что построенными, чистенькими, с промытыми окнами, словно в них никогда никто еще не жил. Словно они только еще ожидают жильцов. Вот только с телевизионными и радиоантеннами на этих домах не все ладно. Они обросли как бы рыжеватым растрепанным мочалом, свисающим иногда до самой земли. Налетающие порывы ветра раскачивают эти странные лохмотья, и тогда слышится тихое электрическое потрескивание.
Улица круто поворачивает, и Антон вдруг останавливается, поворачивается к своим спутникам и растерянно произносит:
— Там машина какая-то... И двигатель у нее работает...
— Не обращай внимания,— говорит Виктор.— Он уже двадцать лет работает. Лучше под ноги гляди и держись середины...
Действительно, слышен звук работающего двигателя, и они проходят мимо стоящего у обочины совершенно новенького, как с конвейера, грузовика. Двигатель его работает на холостых оборотах, из глушителя вырывается и стелется по ветру синеватый дымок. Но колеса его по ступицы погружены в землю, сквозь приоткрытую дверцу и дно кабины проросла тоненькая березка.
Они стоят посредине улицы перед новым препятствием. Когда-то, вероятно, в самый день Посещения, огромный грузовоз тащил по этой улице на специальном прицепе длинную, метрового диаметра трубу для газопровода. Грузовоз врезался в двухэтажный дом слева и обрушил его на себя, превратив в груду кирпичей. Труба скатилась с прицепа и легла слегка наискосок, перегородив улицу. Вероятно, тогда же сорвались и упали поперек улицы телеграфные и телефонные провода. Теперь они совершенно обросли рыжим мочалом. Мочало висит сплошным занавесом, перегородив проход. Пройти можно только сквозь трубу. Жерло трубы черное, закопченное какое-то, и дом справа, на который оно открыто, весь обуглен, словно он горел пожаром, и не один раз.
— Это что — сюда лезть? — спрашивает Антон, ни к кому не обращаясь.
Труба длинная, двенадцатиметровая, и дальний конец ее еле просматривается сквозь заросли мочала.
— Прикажу, и полезешь,— холодно говорит Виктор.— А ну, принеси несколько кирпичей,— приказывает он Профессору.
Профессор переходит улицу, набирает в охапку пяток кирпичей из разрушенного дома и молча складывает их у ног Виктора.
— Ну-ка, отойдите.- Виктор берет кирпич и, далеко отведя руку, швыряет его в жерло трубы, а сам отскакивает.