Шрифт:
знаю, страшно, но постарайся.
Это лучше, чем жить, старея,
не узнав, как сквозь рёбра жжёт
в сердце вспыхнувшая любовь.
Разом,
залпом,
глотком хорошим
ты прожитые выпей дни.
Всё, что лишнее – станет прошлым,
отразится затихший стон
новым светом в твоих глазах.
Всё, что лишнее –
ляжет пылью
под босые твои ступни.
За спиною расправив крылья,
ты взлетишь под рассветный звон
колокольчика
Улыбайся, моя Галатея,
знаю, страшно, но ты пытайся.
Это лучше, чем жить, жалея,
не узнав, как из стонов-нот
вытекает любовь-ручей.
Улыбайся, моя хулиганка,
стисни зубы и улыбайся.
Это просто твоя огранка,
это скульптор зубилом бьёт
по застывшей душе твоей.
(2013)
ГЕРБИ,
ИЛИ ИСТОРИЯ РАССКАЗАННАЯ АВТОРУ ЮЛИЕЙ ШРАЙБЕР
Не отразилась ни в одном
российском гербе,
ни в областном, ни в городском,
речушка Герби.
Журчащим перебором струн
по серой гальке
стекает с гор она в Амгунь,
вся без утайки.
В далёком семьдесят шестом
на берегу её крутом
стояли дети босиком,
их было семеро.
Теченьем лето унесло.
Бил по щекам наотмашь зло
и целовал, скуля, в чело
их ветер с севера.
Отец их, Зайцев, был связист.
и в эти дебри
его забросило как лист
на речку Герби.
На сотни вёрст кругом тайга,
вот работёнка!
Лишь речка лижет берега
как собачонка.
Печь, деревянная изба,
в соседях – техник.
И все – сплошная голытьба,
сапог – и тех нет.
Раз в месяц с неба вертолёт,
винтом гундося,
хвостом над избами качнёт –
продукты сбросит.
И снова дни как мошкара,
за датой дата,
летят из юности утра
на свет заката.
Не отражаясь ни в одном
российском гербе
течёт по гальке день за днём
речушка Герби.
Всё изменилось вдруг. Солдат
пригнали к сроку,
и разместили Желдорбат
неподалёку.
И измеряя кривь земли
под небом мглистым,
по шпалам будущим прошли
геодезисты.
Снимал их фотоаппарат
весь путь по карте:
так семь неграмотных зайчат
остались в кадре.
На всю ораву мелких ног
аборигенов
на Герби не
одновременно.
В далёком семьдесят шестом
на берегу её крутом
стояли дети босиком,
их было семеро.
Теченьем лето унесло.
Бил по щекам наотмашь зло
и целовал, скуля, в чело
их ветер с севера.
Был Зайцев, как любой мужик,
кутить умельцем
и заложить за воротник
ходил к путейцам.
А те имели скромный быт
и, не жируя,
не водку пили или спирт,
а тормозную.
Как жидкость медленно течёт
в стакан гранёный!
И в каждой капле дремлет чёрт –
большой, зелёный.
Ему всё мало – пей да пей,
в душе – истома.
Плевать, что семеро детей
отца ждут дома.
В один из жёлто-серых дней
с рассветом мокрым
отец их вышел из сеней,
гонимый чёртом.
То бес из глаз его, из недр
вовне ломился,
но Зайцев петлю сплёл на кедр
и удавился.
В далеком семьдесят шестом,
перед повешенным отцом
стояли дети босиком,
их было семеро.
Теченьем лето унесло.
Бил по щекам наотмашь зло
и целовал, скуля, в чело
их ветер с севера.
Согнув земную твердь в дугу
солдаты вскоре
проложат рельсы сквозь тайгу
навстречу морю.
И там, где ветер целовал
зайчат в ту осень
сегодня станция, вокзал
и ЭЧ-8.
А с гор всё также день за днём
стекает Герби,
не отражаясь ни в одном
российском гербе.
Давно забыт теодолит,
буссоль, работа...
Но Юля бережно хранит
той встречи фото.
В далеком семьдесят шестом
на черно-белом снимке том
стояли дети босиком,
их было семеро.
Теченьем лето унесло.
Бил по щекам наотмашь зло
и целовал, скуля, в чело
их ветер с севера.
(2013)
ГИТИННЭВЫТ
Неожиданный призрак мелькнет средь осин –
там, где сок от луны на тропинку разлит
и оставлены были следы мокасин
юной девы по имени Гитиннэвыт*.
Злые духи тайги хищно смотрят ей вслед,
ловит запах шаман, отойдя от костра:
человеческий череп на посох надет –