Аальхарнская трилогия. Трилогия
Шрифт:
Естественно, чернь носила нового императора на руках. А вот приличные люди подобного восторга не испытывали. Как вообще можно подумать, что какая-то прачка или крестьянка теперь равна в правах с княгиней? Глупости! Приход амьенских войск казался лучшим людям Аальхарна идеальным выходом из безумной ситуации: сумасбродного выскочку свергнут, и все будет по-прежнему. Однако ничтожному быдлу, как оказалось, теперь было, что терять, и война, которая должна была решиться малой кровью, растянулась на много лет, вывернув наизнанку привычный быт и лишив всех надежды на даже частичное восстановление нормального хода вещей.
Брат Хелы скрепя сердце присягнул на верность новому владыке и изрядно отличался
Конечно, кое-какие привилегии у дворянства все еще остались. Например, посещение государственных праздников. Ежегодный императорский бал раз в год давал Хеле возможность нарядиться в дорогое платье и надеть еще не распроданные драгоценности. Ах, как она танцевала! Словно в старые времена, когда отец задавал роскошные балы в их милом доме, и Хела скользила по паркету, едва касаясь его носками изящных туфель. В кавалерах у нее недостатка не было — и дворяне, и важные господа из так называемых новых аальхарнцев считали за честь провести с ней тур танца. Легкая, изящная, какая-то неземная, Хела казалась небожительницей: поклонники засыпали ее подарками и письмами, но сама она не желала отдать ни руки, ни сердца — никому из них.
Однажды на балу ее представили Торну. Хела никак не выказала своей ненависти, доходившей порой чуть ли не до физической брезгливости, и сделала реверанс с таким изяществом, которое скорее подходило воздушной фее, а не живому человеку.
— Ваше величество, — промолвила она, опустив взгляд к паркету, — я искренне счастлива видеть вас.
— Моя госпожа, — донеслось до нее откуда-то сверху, — наше знакомство — честь для меня.
Потом колонки светской хроники всех газет сообщали, что давно не приходилось видеть столь изящную пару: танец его величества и госпожи Струк покорил всех легкостью, красотой и непринужденностью движений и истинным достоинством. А Хела, вернувшись домой, вдруг поняла, почему нынешний владыка Аальхарна пользуется такой любовью: его внутренняя сила и обаяние власти делали его неуязвимым, и эта смесь подавляла и растворяла в себе. Даже если бы она, Хела, решилась зарезать его на балу — а такие мысли не раз и не два приходили ей в голову, то у нее ничего не вышло бы — и нож упал бы из внезапно ослабевшей руки.
У Мариты Стерх, единственной подруги Хелы, это получилось. Утром бального дня, когда Хела готовилась к танцам, Марита пришла к ней и сказала:
— Хела, вчера я стреляла в императора.
И, разрыдавшись, она упала в кресло.
К чести Хелы следует сказать, что в сложных ситуациях она не теряла самообладания и теперь сперва напоила подругу успокаивающим отваром прянты, а затем, когда Марита пришла в себя и смогла говорить без слез, спросила с нескрываемой надеждой:
— Он мертв?
— Нет, — горько ответила Марита. — Я плюнула в него отравленной стрелой, но он смог добраться до своих лекарств. Он выжил, Хела, выжил!
— Тебе удалось сбежать? Тебя преследуют? — только сейчас Хела поняла, что ее могут забрать в пыточные как сообщницу государевой преступницы.
— Он отпустил меня. Хела, я сама в это не верю, но он дал мне уйти. И еще сказал, что мой поступок достоин всяческого уважения… дескать, не каждый осмелится поднять руку на тирана своего отечества.
— Мерзавец! — только и смогла выдохнуть Хела. Марита кивнула и снова залилась слезами.
А теперь она была мертва.
Читая в газетах отчеты об охранном расследовании и панегирики трудам следователя Крича, Хела не верила ни единому слову. Ее подругу жестоко убили, выставили виновным какого-нибудь мелкого жулика, что числился на примете у охранцев — и думать забыли, что Марита Стерх вообще существовала на свете. Но откуда же подобное зверство, рассуждала Хела, регистрируя новые книги. Почему сперва Мариту отпустили с миром, а потом погубили? Что если Торн и его прислужники тут на самом деле не при чем, и отъявленный негодяй просто проявил душевное благородство? Хела криво усмехалась. Будь она этим властным подонком с тяжелым сиреневым взглядом, то каковы были бы шансы Мариты уйти живой? Нулевые, и даже меньше, чем нулевые. Что-то из отрицательной шкалы. Пусть даже Торн не убивал несчастную Мариту собственноручно, он все равно причастен к этому.
Оставались сущие мелочи — доказать его вину.
Глава 4. Как ловят птиц
Кембери сидел на балконе дворца амьенского посольства и размышлял о том, как ловят птиц.
Одна такая птица, бело-голубая, с неторопливым достоинством проплывала над ним: пассажиры императорского дирижабля «Круг Заступника» следовали из столицы к югу. Потрясающее все-таки зрелище! Огромная туша дирижабля казалась не венцом технического прогресса, а живым существом, выведенным в лаборатории — очень уж важно и размеренно плыла она по небу. Вечером его пассажиры уже будут на юге, у теплого моря.
В Амье дирижаблей не было. Когда Владко Пышный, обласканный императором, корпел над своими чертежами, на родине Кембери таких вот изобретателей тащили на костер по обвинению в ереси. Умница все-таки государь Торн, великий умница. Летательный аппарат, чтобы бороздить небо — ну и Заступник с ним, что ересь: главное в его практическом применении. Не надо привязывать вечную битву добра и зла к делам повседневным, Заступник и Змеедушец ежечасно сражаются в иной плоскости. И теперь дирижабль служит для сокращения и оптимизации перевозок, а Амье отстает от Аальхарна на двадцать лет, и это скромно признаваемый минимум. Своих инженеров, по уровню близких к Пышному и Амзузе, страна не имеет — пусть владыка Хилери недавно открыл несколько академиумов, это не сократит провал в знаниях, во всяком случае, не сразу. Людей ведь надо обучить с нуля и направить в нужную сторону, а в это время ученые Аальхарна не в носу будут ковырять.
Дирижабль двигался к югу, а Кембери размышлял о том, как ловят птиц — огромных таких птиц бело-голубого окраса. Пожалуй, Хилери прав: начнем с простого копирования технологий, а там и свои специалисты вырастут — иначе Амье, прежде великая держава, будет вынуждена вечно следовать в кильватере прогрессивного Аальхарна.
Итак, что ему нужно? Завербовать Пышного и заставить того работать на Амье не получится. Деньгами ученого не подкупить. Поймать его на неких возможных грехах тоже не выйдет — все его грехи, и прошлые, и будущие, заранее списаны императором. В каких-нибудь сулифатах жену и детей Пышного, не обинуясь, похитили бы — и тогда ученый стал бы оперативно ковать орудие возмездия; да только мы не в сулифатах, и Шани Торн собственноручно свернет голову тому, кто хоть взглядом обидит любимого ученого страны или его чад и домочадцев. Работать за идею? Пышный так и делает, по большому счету.