Аббатство Теней
Шрифт:
Я вынул второе письмо из-за первого, мои пальцы неловко крутили его. Я не был готов к странной интимности, которую ощущал при виде слов, написанных рукой моей наставницы. Радость держать в руках то, что она написала только для меня, лишь обострила ужасное напоминание о том, что она за тысячу миль отсюда, что я никогда не увижу ее снова и что все это случилось благодаря моему решению.
— Ты собираешься прочесть остальное или как? — спросил Рейчис.
— Не знаю, — ответил я. — Еще не решил.
— Прочти вслух. Ты почувствуешь себя лучше.
— С чего бы мне чувствовать себя лучше, читая тебе личное письмо?
Маленький ублюдок укусил меня за ухо и повис на нем, бормоча:
— Потому что тогда я перестану делать это.
— Прекрасно, — сказал я и прочел ему второе письмо.
Келлен,
здесь,
Держу пари, ты прямо сейчас качаешь головой, говоря себе, как плох во всем, как всех боишься. Это нормально. Наверное, таков твой Путь. Я уже давно аргоси, и мы учим не переходить чужие Пути. Тем не менее есть еще один трюк, которому, как я считаю, следовало тебя научить. Один урок, который я все еще могу преподать, не собьет тебя с твоего Пути.
Он звучит примерно так: с того момента, как я увидела, что ты уходишь (ты же не думал, что на самом деле сбежал от старой Фериус), я ожидала, когда твое отсутствие дойдет до меня. Ты и я, мы путешествовали вместе долгое время (по стандартам аргоси, во всяком случае), и, ну, я не стесняюсь этого сказать. Я люблю тебя, малыш. Не знаю, когда это случилось. Ты мне не родственник, в нас нет ничего похожего. Однако где-то на этих длинных дорогах, по которым мы ехали вместе, ты стал тем, чего у меня никогда не было, и, вероятно, никогда не будет. Не знаю правильно, что это за слово, но это нечто особенное, точно.
Так почему я до сих пор по тебе не скучаю? Почему не проливаю слезы, как дождевую воду, как продолжает делать девушка? Почему не подпрыгиваю при мысли о том, что ты, может быть, в беде, и, вероятно, мы могли бы тебя догнать, и, возможно, есть какое-нибудь пустяковое выслеживающее заклинание джен-теп, которое позволит нам тебя найти? Как так вышло, что я не чувствую, как мне между ребер втыкается нож одиночества — того чувства, для которого у меня даже не имелось слова, пока я не привыкала к тому, что ты рядом?
Может, потому что я все еще мысленно слышу твой голос. Жалующийся. Вопрошающий. Спорящий. Я вынимаю курительную соломинку из жилета и чувствую, как ты смотришь на нее, думая, не слишком ли много я курю, но не говоришь об этом. Я наблюдаю, как восходит солнце, и чувствую надежду, которую ты испытывал всегда, что, возможно, сегодня нам не придется выкарабкиваться из еще одной беды. Знаешь, что самое смешное? У аргоси нет надежды. Первое, что мы узнаём, — это как избавиться от надежды так же, как мы избавляемся от горя. Аргоси должен быть смышленым. Видеть вещи истинными, а не такими, какими хочется их видеть, или такими, какими мы боимся, что они могут стать. Нужно держать голову ясной.
Ну, думаю, что больше не могу быть такой. У меня в голове ты. Но еще рано, и, может быть, ты исчезнешь, только почему-то я так не думаю. Я думаю, теперь ты, возможно, часть меня самой, а может, я — часть тебя. Может, ты там ищешь какое-то ерундовое лекарство от этих меток вокруг глаза и влип в небольшую беду (ничего такого, с чем ты не можешь справиться, конечно) и почувствуешь, что я там, вместе с тобой, и напоминаю танцевать, а не сражаться. Играть музыку вместо того, чтобы говорить. Слушать глазами вместо того, чтобы таращиться. Может, если я буду продолжать слышать, как ты говоришь со мной, это значит, что ты тоже слышишь, как я говорю с тобой, давая тебе совет, который должна дать. Но чаще, наверное, просто напоминая тебе о том, что ты уже знаешь в своем огромном запутавшемся сердце.
Вот в чем заключается урок, Келлен. Те, кто познал любовь даже на малое время, никогда не бывают по-настоящему одиноки.
Это мысль, за которую я буду держаться. Как я уже сказала, аргоси не тратят время на надежду.
Но я очень надеюсь, что когда-нибудь увижу тебя снова, малыш.
Я сложил два письма и сунул их в карман, не доверяя, что они будут в безопасности в моем рюкзаке, учитывая отсутствие
— Уф, — застонал он, принюхиваясь к моему лицу. — Ты снова плачешь?
— Я не плачу, — соврал я.
Он снова принюхался.
— Нет, плачешь. Рыдаешь, как маленький голокожий ребенок, выпрашивающий материнское молоко, потому что он слишком слаб и плаксив, чтобы убить кролика. По сути, я думаю, ты плачешь еще больше, чем голокожие младенцы. Я имею в виду, если бы я подсчитал, сколько раз я видел, как ты хнычешь, Келлен, да это больше, чем кроликов во всем…
Он продолжал в том же духе, совершенно не беспокоясь о том, задевает ли он мои чувства или даже обращаю ли я на него внимание. Полагаю, это было неизбежно. Мы слишком долго пробыли в разлуке, а потом связь между нами оборвалась, и я не мог понять его оскорблений, так что теперь он наверстывал упущенное.
Тут меня озарила идея. Не меняющая мир, судьбоносная идея, а та, которая сделает следующие несколько часов ходьбы чуть более спокойными.
— А, плач, — перебил я его, — это просто Черная Тень.
Он склонил набок пушистую голову и посмотрел на меня:
— Что, повтори?
— Черная Тень. Она заставляет тебя плакать.
— Плакать?
Я кивнул:
— Типа постоянно.
— Я не плачу, — прорычал он. — Я никогда не плачу.
— Ну, на первых порах нет. Но ты скоро это почувствуешь. Настанет завтра, и ты будешь все время плакать.
— Что? Но я всего лишь белкокот! Мой вид не…
— Только над некоторыми вещами, — сказал я успокаивающим тоном. — Например, когда тебя будут бить или пырять, это не заставит тебя заплакать.
— Конечно, нет. Я никогда…
— По больше части это будут такие штуки, как закаты.
— Закаты?
Я кивнул:
— Не наблюдай за закатами. Особенно если они красивые. Ты немедленно начнешь реветь. А, и красивые цветы тоже смогут выбить тебя из равновесия.
— Красивые цветы?
— И кролики.
— Подожди… Кролики?
— Да. Кролики хуже всего. Я ничего не вижу, когда рядом кролик, столько слез у меня в глазах. Хотя это не так уж плохо.
— Не так уж плохо? Я ем кроликов, Келлен. Я убиваю кроликов. Я изничтожаю кроликов.
Я немного помолчал, позволив растущему волнению Рейчиса дойти почти до лихорадочной точки.
— Ну, может, тебе больше не стоит их убивать, — предположил я. — Может, вместо этого ты мог бы с ними подружиться.
— Подружиться с кроликами?
— Да, знаешь, типа как быть с ними милым. Пообнимать их. Ласкание кроликов всегда заставляет меня почувствовать себя лучше.
Я практически ощутил, как его шерсть похолодела возле моей щеки, пока он сидел у меня на плече, в кои-то веки лишившись дара речи. Я продолжил идти по заболоченной земле в сторону ближайшей деревни.
— Келлен? — спросил он некоторое время спустя, когда солнце взошло над горизонтом.
— Да, Рейчис?
— Мы должны найти лекарство от Черной Тени. Я имею в виду, по-настоящему быстро, чертовски быстро.
— Ты уверен? В смысле — это большой мир, и нам, возможно, придется обойти его весь, прежде чем мы найдем лекарство.
Низкое рычание зародилось в его животе и проделало путь по горлу, пока он не зарычал мне в ухо:
— Тогда иди быстрее, засранец!
Да, это будет веселое путешествие.
Благодарности
Путь Теней
Я взял за правило не объяснять все детали магических систем в самих книгах, потому что это слегка напоминает составление списка названий каждой улицы в городе или того, какую еду персонаж ест каждый день. Однако меня спрашивают насчет различных систем магии в серии «Творец Заклинаний», поэтому я подумал, что поделюсь здесь несколькими заметками насчет метания Теней, вместе с кое-какими довольно важными практиками темнейшего из искусств, которые помогли представить вам эту книгу.
Энигматисты: Раскрыватели Секретов
Мы думаем о тайнах как об идеях без формы, однако такие загадки все равно бросают Тень на мир. Энигматисты вроде Келлена должны найти правильные вопросы, чтобы задать их, и тем самым наполнить эти вопросы своими Тенями, позволяя им на мгновение связаться с секретами, которые они стремятся разгадать. В отличие от алакратистов, воспринимающих то, что есть или было, энигматисты вглядываются в то, что может быть.