Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
Шрифт:
— Ну то, что помнишь, скажи.
Купец перебросил желтые четки из правой руки в левую и почесал переносицу.
— Абджед хевез… хютти… Нет, не помнит, русс, не могу сказать.
Лихорадочно записывающая рука остановилась.
— Ну, может быть, вспомнишь? Вспомни, ака.
Купцу не понравилась Борисова настойчивость.
— Нет, русс, не помнить, не сказал. Досвидана.
Козодоевский побрел обратно, кусая губы и чертыхаясь.
В караван-сарае было пусто. Сережу и Джелала Борис нашел тихо разговаривающими под навесом. Джелал замолчал и опустил влажные от слез глаза.
— Куда
Голос Сергея чуть-чуть охрип, как всегда в минуты волнения.
Козодоевский бросил быстрый взгляд на острый ургутский нож Джелала, валявшийся на паласе.
— Вы это о чем спорите?
— Мы не спорим. Расставаться грустно.
Он снова обратился к Джелалу.
— Спасибо за нож, бала. Спасибо, урток [10] . Твой привет в Ховалинг передам.
Джелал прикусил мимолетную улыбку, — это не укрылось от Козодоевского. Раздражение нарастало вместе с жарой. Он решил дать ему излиться.
10
Товарищ.
— В какой Ховалинг? К черту Ховалинг! Кстати, Сергей, могу я узнать, куда я еду?
— Сначала на Кара-Куль через Каратаг, Гисар, Ходжа — имат и Дагана. А с Кара-Куля на Ховалинг и дальше.
— То есть, как дальше?
— То есть как «то есть как дальше?» Дальше и вся недолга.
Козодоевский перестал владеть собой.
— Прошу вас оставить этот идиотский тон! Что я вам, мальчик, что ли? Распоряжаться собой я позволю. Дудки! Я еду на Искандер-Куль!
У Сережи медленно покраснели уши.
— Не хами, Борька! Что за чушь ты порешь? — Он старался говорить сдержанно. — А впрочем, если хочешь… будь по твоему. — Ты на север, я на юг, в Москве встретимся. Смотри только, чтоб тебя басмач не заел.
— Какой к черту басмач! Никого я не боюсь!
— Ну, как знаешь. Только на твоем месте я бы не дурил. Никуда ты один не поедешь.
Козодоевский вдруг больно ощутил справедливость Сережиных слов и, едва увидев проблеск улыбки на лице приятеля, постарался улыбнуться сам. Улыбка вышла внезапно — милой, и оба рассмеялись.
Джелал только и ожидал этого момента, чтобы рассмеяться самому. Он любил, чтобы кругом было «хорошо-весе-ла».
За зеленым чаем снова развернули карту. Борис чувствовал себя героем, решив сопровождать Сергея за приключениями. Но его подозрения оформились и окрепли.
До Каратага они решили продолжать путь с тем же караваном. Там Джелал пообещал их свести с новым караваном, идущим на Кара-Куль.
Вышли поздно, часа за два до полудня. В полдень воздуха не стало. Дышали солнцем, горячим и лиловым. Козодоевский рассматривал на свету свои похудевшие пальцы и откровенно думал: «не люблю природы». Сережа несколько раз обращался к нему с незначащими веселыми вопросами и получал серьезные ответы, о которых думать было жарко и не надобно.
Под Каратагом пришло освобождение в образе кривого, синего и тощего, как огородное пугало, арыка [11] , над которым такими же чучелами свисали худосочные туты [12]
Базарный день был на излете, когда сделки заключены, но деньги еще не уплачены, и купцы с покупателями тесно благодушествуют в прохладных, развесистых чай-ханах.
11
Узкая оросительная канава.
12
Шелковичное дерево.
С трудом пробравшись между овальными задами афганских лошадей, Сергей и Борис, предводительствуемые Джелалом, нашли рослого, рыжего афганца с громадной нижней губой и широким шрамом от левого уха до носа. На рыжей копне небрежно сидела грязная чалма. Зеленоватый с ярко-желтыми разводами халат довершал наряд владельца каравана.
Прежде чем согласиться на просьбу взять с собой русских путешественников, он долго и бездумно молчал, подбирая зачем-то с колена Сережи приставшие соломинки.
— Верблуд… — сказал он, сощелкивая когтями последнюю соломинку, и снова замолчал.
— Что он хочет этим сказать? — заволновался Борис.
Сережа поднял брови:
— Ничего.
Наконец афганец заговорил членораздельно. Первый его вопрос был о худобе и бледности Козодоевского, второй, еще более смутительный — о деньгах. От 420 рублей оставалось 250. В Средней Азии денег либо нужно вдоволь, либо не нужно совсем. Мизерность суммы сбивала с толку и мешала найти правильную линию кочевого быта. На сей раз пришлось туго. Афганец был неумолим.
— 6о рублей.
Джелал отмахивался и ахал.
Наконец помирились на 30 рублях.
Джелал радостно сообщил об этом и перевел слова афганца:
— Она говорит — 30 рублей. Эта, ака, очень правильный денги. Очен дешива. Потом на Кара-Куль савсем па-лохо будит. Каждый санг [13] — чирвон стоит. Очинь недешива.
Джелал обдал русских преданным взглядом, хотел добавить что-то, но промолчал. Как существо из «Тысяча и одна ночь», он стоял, обрывая лепестки розы, и потягивал носом. Было ясно, что долгожданная и томившая с утра минута прощания наступила.
13
8 верст — местная мера длины.
— Ничего, здоров будешь — умен будешь. Встретимся еще, в Москву вместе поедем. — Сережа тяжело потрепал Джелала по лопатке.
Тот продолжал молчать. Сережа вздохнул.
— Хорошо мы с тобой время провели. Честное слово. Эх, кабы ты мог с нами поехать!
Козодоевский насторожился: ему показалось, что Джелал быстро слизнул с губ ту же плутоватую улыбку, что давеча в караван-сарае.
«Узнать бы только, что за комедию они ломают меня ради», — раздражительно подумал он.
Джелал снова улыбнулся, тычинку розы он выбросил в сухой арык.