Абель — Фишер
Шрифт:
— Персей объяснил, что произошло?
— Молодой парень на ходу признался Лоне, что перепутал дни.
— Но, насколько понимаю, ожидание было не напрасным?
— Как вам сказать…
Коэн вопросительно смотрит не на Сергея, а на второго участника нашей беседы. Тот кивает головой: теперь, мол, можно.
— Между рыбиной, кажется, это был сом, и журналом лежало полторы сотни документов.
— Какие? Чертежи?
— Это я обсуждать не буду. — Голос Питера звучит неожиданно твердо. — Я вам уже говорил, что тут я не знаток.
— То была первая и последняя встреча вашей жены с Персеем?
— Это
— Кем же был Персей? Как сложилась его судьба после войны?
— Я полагаю, и через столетие это не будет раскрыто. Думаю, и в Службе остались два, может, три человека, которые знают его подлинное имя. Некоторые пытаются строить догадки. В последние месяцы, мне говорили мои товарищи, всплыли какие-то домыслы. Персей помогал нам из чистого благородства.
— Вы имеете в виду, что работал бесплатно?
— Об оплате не было речи. Такие, как он, боролись за идею. Штаты и Советский Союз должны жить в мире, значит, их силы обязаны быть равны.
— И Персей, сделав это военное равенство возможным, не попал под колпак контрразведки?
— Нет.
— Но ведь вскоре был выдан другой ученый-атомщик, немецкий антифашист Фукс — псевдоним Чарлз. Сначала трудился над созданием бомбы в Англии, затем в Лос-Аламосе. В Англии, куда Фукс вернулся после войны, его и арестовали. Допросы шли долго, Фукс запирался. Но, как это частенько случается, естественные доказательства заставили сознаться. Да, выдавал секретную информацию Советам из идейных побуждений. Как же остался вне подозрений Персей?
— Предатели его не знали, арестованные разведчики если и знали, то не выдали.
— Судя по вашему упорству, Персей и после войны оставался в США?
И тут Моррис меня буквально ошарашил:
— Да. Надеюсь, что и сейчас живет там тихой, мирной жизнью. Ему есть чем гордиться.
— Моррис, но ведь и вашему с Лоной фантастическому везению все-таки пришел конец.
— Вы меня о многом спрашиваете, наводя на ответы типа «да» или «нет». Но в нашем положении такое нереально. Мы совершили все это из признательности России, верности партии, идеалам, которым служили. Вы же считаете нас атомными экспертами, правда? И ошибаетесь.
Леонтина и Моррис продержались в США на своих немыслимо дерзких ролях около двенадцати лет. Импульсивная эмоциональность Лоны, ее любовь к риску достойно уравновешивались холодной рассудительностью, осторожностью Морриса. Но было и нечто иное, спасавшее от провала: работавшие с ними русские берегли их не только с профессиональной, но и с душевной ответственностью.
Менялись люди, передававшие задания и выходившие на связь. Семен Семенов — Твен, затем Джонни (Анатолий Яцков), Клод (Юрий Соколов) числились дипломатами; другие, как Абель, проникали в Штаты нелегально.
Одним из последних, с кем их связала судьба перед бегством в СССР, был разведчик-нелегал Фишер. Вспомним: он обосновался в США в 1948 году. Сотрудничество с Коэнами продолжалось не так долго. Но сколько годков идет в разведке за один: три, пять? И совершить они вместе успели немало.
Не случайно же фотография Абеля — Фишера в квартире на Патриарших — на самом видном месте.
А как оценивает Абеля — Фишера его связник Луис — Моррис
— У меня впечатление, что в СССР имя Абель известно гораздо больше остальных. Не знаю, почему оно всплывает чаше других, ведь в Штатах со мной работало шестеро из нашей Службы. Каждый из них был личностью, только друг на друга они не походили. Была общая школа, но работали по-разному. И Милт по натуре был настоящим техником.
— Это кто-то из шестерых?
— Так мы с Лоной прозвали человека, которого вы продолжаете именовать Абелем. Вот кто блестяще разбирался в физике! А сотрудничество началось своеобразно. Хелен, вы наверное поняли, была не из пугливых, но однажды чуть не запаниковала. Ехала в метро и вдруг спиной ощутила: следят. Меняла направления, пересаживалась. Народу в воскресенье в сабвее немного, и за четыре часа этой гонки она измоталась. Но решила, что оторвалась, поехала домой, и уже на выходе к ней подошел человек в соломенной шляпе. Сказав что-то незначительное, привлек ее внимание и… произнес пароль. Он следил, есть ли хвост за ней и за ним. И приблизился, только с десяток раз проверившись. В этом — весь Милт. Он любил назначать встречи в зоопарке, предпочитал соседство певчих птиц. Ему нравилось их пение, как и то, что в зоопарке человек, наблюдающий не за птицами и животными, а за себе подобными, невольно заметен.
— Кто из шестерых был вам ближе? С кем работалось легче, спокойнее?
— Легче, спокойнее — не те слова и не те ощущения. О каком спокойствии вы говорите? Мы дружили со всеми, и когда оказались в Москве, эта личная, замешанная на общем деле и чувствах дружба переросла в дружбу семейную. Бена (Лонсдейла-Молодого. — Н. Д.) уже нет, а его жена Галина меня навещает. И жена Джонни — тоже… И Юрий Соколов. Милт умер, но мы видимся с его дочерью Эвелиной. Мы были волею судьбы друзьями там. Собственной волей оставались друзьями и здесь.
— Говорят, что в нелегальной разведке не до дружеских отношений…
— Без них делать нечего! Милт умел объединить людей. Бен — завести шуткой. Анатолий Яцков, мой второй по времени начальник, поражал хладнокровием. Как он натерпелся и сколько испытал, когда Лона ждала Персея и застряла около Лос-Аламоса на месяц! У всех у них было прекрасное образование. О Милте я уже говорил. Яцков — умнейший инженер. Семен добился ученой степени в Москве и Массачусетском технологическом институте. И мне с моим дипломом преподавателя истории, полученным в университете Колумбии, было интересно с ними. Конечно, с одними я сходился ближе, с другими — не слишком. Но общая цель объединяла. Мы знали твердо, за что бьемся. Хороший ответ на ваш вопрос?
— Откровенный. На чем все-таки строились отношения в связке американский гражданин и разведчик из чужой страны, на которого он работал? Относительно бескорыстия я все понял. А как с дисциплиной? С безоговорочным подчинением приказам?
— Дисциплина, приказ — часть профессиональных отношений. Но мы работали не на кого-то, а вместе. Улавливаете разницу? И каждый глубоко уважал друг друга. Существовали моральные обязательства, которые выполнялись. Мы берегли наше дело и себя. Хотите верьте, хотите нет, но эти отношения невольно усваивались родственниками, передавались даже детям. Люди поддерживали определенные, иногда рискованные связи со мной, с Лоной, видя нашу признательность за ими совершенное.