Абхазская повесть
Шрифт:
– А где Эмухвари?
– Ушел! – бросил повеселевший Христо. – Успокоятся зеленоголовые, тогда возьмем груз.
У крайнего, стоящего на сваях, дома они остановились. Христо тихо постучал в темное окно. Дверь отворилась. Там, видимо, их ждали.
10
Последние три часа пути прошли суматошно. Майсурадзе охотно рассказывал о достопримечательных местах, переплетая небылицы с действительностью. Делал он это так искусно, что даже скептически настроенный Жирухин только крякал
В открытые окна врывалось теплое, напоенное солнцем, солоноватое, смешанное с запахом гниющих водорослей, дыхание моря. Поезд медленно шел вдоль берега, как бы желая дать насладиться этим буйным разгулом весны. Белая пена прибоя пузырилась на мелкой гальке. Радостными были и конец пути, и солнце, и море, и зелень, и ветер. Казалось, все будет хорошим и светлым, как этот день.
Во всяком случае, так казалось Елене Николаевне, стоявшей у окна, и она улыбнулась подошедшему к ней Константиниди.
– Как здесь чудесно! – глубоко вздохнула она.
Поезд все больше и больше приближался к Сочи. За Дагомысом он свернул в горы. Море осталось где-то справа. Стало прохладней.
Елена Николаевна с волнением всматривалась в мелькавшие станции с поэтическими названиями – Шапси, Макапсе, Аше, Лоо, Уч-дере, Дагомыс и, наконец, Сочи. У одноэтажного здания с низко опущенным над перроном деревянным куполом поезд остановился. Солнце уже шло к закату.
Майсурадзе, Жирухин, Константиниди, Сергей Яковлевич и Строгов еще раньше договорились ехать дальше вместе, включив в свою компанию и Русанову. С вокзала все направились в гостиницу «Ривьера», чтобы там переночевать, а утром выехать автобусом в Сухум.
Хотя дорога утомила, но после ужина, глядя на вечерний город, они решили побродить по слабоосвещенным безлюдным улицам.
Сочи был маленький провинциальный запущенный к не особенно опрятный городок. Пройдя через мост над широким руслом высохшей речки и миновав центр, компания вышла к морю. Рейд был пуст, только у берега тихо покачивались небольшие рыбацкие баркасы. На одном из них низкий мужской голос тянул негромко мелодию.
К ногам, шурша по камням, катились ленивые волны прибоя. Ветер улегся.
– Курорт! – пробормотал Жирухин.
Иронию, с которой он это сказал, уловили все, но он уже с раздражением повторил:
– Курорт, черт его возьми. А как была дыра, так и осталась. Пристанище стареющих купчишек и их жиреющих подруг. Курорт! – он плюнул. – А что бы пообедать, надо стоять часами в очереди.
– Будьте справедливы! У государства есть более важные и неотложные задачи. Поверьте, настанет время – и мы с вами станем восторгаться санаториями и здравницами, которые вырастут на этом самом месте, – сказал Строгов. Он говорил спокойно, желая сгладить неприятное впечатление от злобной вспышки Жирухина.
– Конечно, конечно! – с иронией отозвался Жирухин. – Мы подождем! И когда-нибудь стариками приедем сюда. Когда меня или вас разобьет паралич или другая страшная болезнь старости, –
– Возможно и так, но наши дети пожнут то, что посеяли мы.
– У меня нет детей! – зло оборвал Жирухин.
– У меня их тоже нет, но во имя грядущего лучшие люди отдавали свои жизни.
– Не убедите вы меня, Николай Павлович. Мы не на собрании. Я инженер и за свою работу имею право на элементарный комфорт. За границей…
– И мы построим такие курорты и даже лучше, но только для всех, а не для кучки сытых. Неужели вы не понимаете таких элементарных вещей? – с укоризной покачал головой Строгов.
Но Жирухин досадливо махнул рукой.
– Агитация! Как это говорил Базаров? Мужик будет в белой избе жить, а из меня в то время уже лопух станет расти.
– Пора домой, товарищи! – вмешался Сергей Яковлевич и бросил на Строгова недовольный взгляд. Но того уже нельзя было удержать.
– До лопуха вам еще далеко, – сказал он ядовито. – Еще успеете понежиться в санаториях. Да я и не знаю, чем вы жертвуете для мужика.
Все молча пошли в гостиницу.
Поздно ночью Обловацкий позвал Строгова в сад при гостинице и там отчитал его.
– Ты, видимо, решил перевоспитать этого брюзжащего специалиста? – спросил он Строгова с вежливой иронией.
– А ты считаешь, что я должен ему поддакивать? – пытался защититься Строгов.
– Ты на работе, едешь по важному заданию, борешься с врагом. Зачем тебе надо заниматься агитацией? Кто знает, кем окажется этот инженер? Быть может, это осколок шахтинцев или промпартии. Такой же озлобленный, может быть саботажник, вредитель, случайно не раскрытый. Заговорил откровенно, прорвалось что-то злое, приоткрылось его лицо. А ты его насторожил, он замкнулся. А может быть, он имеет отношение к нашей задаче.
– Ты предполагаешь?
– Ничего я не предполагаю, я не мнителен. Но человек с таким настроением, с плохо скрываемым раздражением, возможно, не стоит в стороне от борьбы.
– Интересно, что привело его в Абхазию. Строительство или что-то другое?
Утром рейсовой машиной Союзтранса попутчики выехали дальше. На привилегированных местах рядом с шофером сидели Елена Николаевна и Майсурадзе.
Рябило в глазах от подъемов, спусков и поворотов, то уходящего, то приближающегося моря. Разбитая, много лет не ремонтированная дорога петляла в заросших лесом горах.
В районе Адлера автобус круто повернул влево и, пройдя большую равнину, снова вошел в горы.
Говорили в пути мало. Майсурадзе время от времени перебрасывался с шофером короткими фразами на грузинском языке, расспрашивал о местных новостях и переводил ответы шофера. Елена Николаевна прислушивалась к пояснениям Константиниди о местах, которые они проезжали.
Жирухин после своей вчерашней стычки со Строговым, сидел надутый и молчал. Только у селения Веселое он наклонился к Обловацкому и сказал: