Абхазские сказки и легенды

Хварцкия Игорь

— Чтобы забраться в крепость, я прошу вас дать мне сроку сорок минут, — сказал Саруат.

Порыскав в окрестностях, заарканивая по два, по три человека, в одночасье он пленил сорок казаков и под их прикрытием с друзьями ворвался в крепость.

Обыскали семь покоев, но не обнаружили нигде генеральской дочери. Уже внизу Саруат случайно заметил, что девушка на мгновение выглянула из антресолей, где нашла убежище от хищников.

— Я прошу у вас позволения дать мне еще сорок минут, — попросил черкес Кучука и его друзей.

Кучук согласился. Они повели пленников, а Саруат снова вернулся в крепость. Прикрикнув на своего гнедого, он взобрался наверх по лестнице и спустился, держа генеральскую дочь на луке седла.

— Теперь в путь! — сказал он.

Когда же они вернулись к месту своей первой встречи, Саруат предложил устроить тут привал и передохнуть.

Сели и стали отдыхать. Кучук велел спутникам передать Саруату, что ему приглянулся гнедой черкеса.

— Пусть отдаст мне его и забирает моего скакуна, — сказал он.

— Мой гнедой вряд ли подойдет Кучуку. С ним одна возня, только за ночь съедает семь снопов сена, — сказал юноша.

Но Кучук стал упорствовать.

— В таком случае попросите его, чтобы он позволил мне последний раз прогарцевать на нем, потому что я еще вдоволь не наездился на гнедом, — попросил Саруат.

Получив позволение, Саруат несколько раз прогарцевал мимо спутников, схватил генеральскую дочь и был таков. Он поехал без остановки, по пути узнавая дорогу к селу Кучука. Когда он наконец добрался до села Кучука и нашел его дом, на его зов вышла к нему мать Кучука вся в слезах.

— Что с тобой, бабушка?

— Пока

Кучук находился в походе, на село напали, ограбили и взяли в полон его сестру, — ответила старуха.

Черкес осведомился, в каком направлении удалились грабители, и узнал, что они ушли день и еще полдня назад.

— Утри слезы, бабушка, и посмотри вот за этой девушкой, — сказал Саруат и умчался.

Грабителей, удалявшихся день и еще полдня, он нагнал за полдня. В перестрелке он ранил предводителя грабителей, а также случайным выстрелом была ранена сестра Кучука. Расправившись с грабителями, черкес вернулся в село Кучука с освобожденными пленными.

— Сельчане твои возвращены, а теперь зови лекаря, дочь твоя ранена, — сказал он матери Кучука. — И пусть Кучук никого не подозревает, она ранена мною. Когда же ты расскажешь сыну, что все это сделал юноша, который привез девушку, прибавь, что если он захочет меня найти, то найдет в таком-то ауле, — сказал он и был таков.

Кучук вскоре вернулся, угнетенный тем, что потерял на полпути свою генеральскую дочь, и тут все узнал и убедился, что этот черкес превзошел его во всем.

Записано со слов Пашв Шевкета в г. Хендеке (Турция) в 1975 г.

Записал О. Чакар (Шамба).

Перевел с абхазского Д. Зантария.

Песнь про Енджи-ханум

Когда она родилась, к ней приставили в первый день Двадцать девять кормилиц, А на второй день еще двенадцать кормилиц С самым вкусным грудным молоком. В этом мире среди носящих платок Не было женщины, Чей стан был бы гибче. Кормили ее овечьим бурдюком, обсыпанным русским сахаром, Поили молоком черной коровы, не разбавленным, Чтобы цвет лица у нее был румяный, Обували сафьяном, смягченным ватой, Чачбу Енджи-Ханум. Спросите, кому она досталась — Химкорасе Маршану! Он не просил ее руки, а требовал. Старцы Дала, Цебельды, Гагр и Очамчиры Улаживали спор жениха с братом красавицы, Уже джигиты двинулись за невестой, Когда явился Золотой Шабат. Не найдя достойного коня, Он пустился вдогонку джигитам на муле. И выделялся среди всех, сиятельный. Когда джигиты с невестой тронулись, Громко распевая песни, Решено было не показывать Золотого Шабата Прелестной Енджи-Ханум от греха подальше. Химкораса затеял великий пир, Который длился десять дней и ночей, А Шабата все прятали. А когда его допустили на танец, Народ, став на ноги, приглашал его взлететь. Когда невеста заинтересовалась причиной оживления, Подруга уклонилась от ответа, Но не учла упрямый нрав женщин рода Чачба. Енджи-Ханум выглянула за полог И увидела сияющего Золотого Шабата, Который плясал, ногами не касаясь земли. Она снова спросила, кто он. «Это брат твоего мужа — Золотой Шабат» — был ответ. «Печаль суждена мне, — сказала она, — Потому что он, а не Химкораса достоин меня, И терпеть мне суждено эту беду!» Вскоре после свадьбы Золотой Шабат прислал ей тканей И Енджи-Ханум, способная вышить полет птицы, Решила пошить ему черкеску. Но не в силах отогнать его образ, Ножницами ранила пальчики. Он явился и спросил, что с пальцами, И только тогда она заметила рану. Все ткани перекроила, Но изменило ей искусство, И Енджи-Ханум заперлась в покоях. Дал и Цебельда повергла в печаль. И пошли миряне судить-рядить. И тут вызвался цебельдинский старик Из худого роду Пойти к Енджи-Ханум и сказать ей два слова. Получив согласие народа, Старик постучался к предававшейся печали. «Дева, прославленная красотой, Позволь старику тебе сказать два слова». «Говори, если ты полагаешь, Что это развеет мою тоску», — Сказала она, и старец заговорил: «Дева, тебе завидуют солнце и луна! Дочь царя и сестра царя! Хотелось бы, чтобы ты была первой из тех, Кто понимает, что никогда не было в мире И не может быть и впредь такого, Чтобы жену старшего брата выдавали за младшего». Это было его первое слово, А второго он не успел сказать. Енджи-Ханум запустила в него головешкой из камина, И старик убрался восвояси.

Записано со слов сказителя Кьящ Раджаба в г. Адабазар (Турция) в 1975 г.

Записал Д. Хараниа.

Перевел с абхазского Д. Зантария.

Песня о Катмас-ипа Халыбее Амаршан

В теснинах Егры назначена плата за его голову, И воспитатель его был среди заговорщиков. О, угостили его не бычьей лопаткой [31] , а свиной голенью, И поцеловал он не грудь женщины, А сосок суки. Что было в сердце — в сердце умерло, Что было в коленях — в коленях умерло. Сын Катмаса Халыбей Маршан! Взор его был подобен утренней звезде. Смастерен уже эшафот для его казни, И пошита его, смертника, рубаха, А казаки ходят строем перед расстрелом. «Коняга умрет — поле останется. Человек умрет — слово остается, — так сказал сын Катмаса сирота Халыбей, — На поминки по мне не разоряйтесь, Я сам себе справил кровавую тризну. Пусть наши отцы не носят по мне траур, Меня оплачет старуха мать. Но если вы решите, что надо справить обычай, Тогда долинным Маршанам скажите, Что я освобождаю их от дани, — Это и будут мои поминки. Оружие

мое и папаху пошлите Маршану Шабату Тогда кровь его устыдится и он отомстит за меня»! Люди спросят: — Маршаны отомстят за брата, Но как поступила его жена Таткуг из рода Ач? У мудрости своей она спросила, Был у нее раб из рода Садз. Она усыновила его: Дала прикоснуться губами к своей груди. Но когда Садз шел на целование груди, Он так сказал: «Когда бы у меня был табун в триста кобылиц, Половину из них подарил бы новой матери Как дар за усыновление, Но чем владеет домашний раб? Кожа и кости мои принадлежат Всевышнему, сотворившему меня; Мясо и сила — Маршанам, которые меня кормят, Только над жизнью своей, над душой я властен, Ее и приношу тебе в дар!» Именно с помощью Садза свершила полную месть Таткуг из рода Ач.

31

Бычья лопатка считается у абхазов почетной частью жертвенного животного.

По книге «Абхазская народная поэзия». Сухуми, 1972.

Составители Д. И. Гуниа и X. С. Бгажба.

Перевел с абхазского Д. Зантория.

Песня о Хуите Айба

Уа рада Айба-хаца [32] ! Уа рарира уаа уарада! И убили сына его, и послали к нему горевестника — Чтоб заманить неуловимого Хунта. Уарада уа-а оу-у [33] , жертва невинная, несчастный Хуатхуат, сын Хунта. И явился неустрашимый Айба домой, И схватил он бездыханное тело сына своего, И опознал он тотчас на груди Хуатхуата След пули коварного Жвыж-ипа Хазача, уаа рарира уа-а! — Хай абаакуа [34] , Хазач, как посмел ты смещать молоко с кровью? Он положил осторожно тело сына, и поправил его, ох оуа-уа! Перешагнул порог дома Айба, а навстречу — стражники. Уа рарира уа-а уарада! А впереди Гуадж Ацишба! Уа-а радара уа-а! — Да обойдет его горе, наверно, пособолезновать пришел почтенный брат твой, благоверная жена моя Циш-пха [35] ! Сегодня — в последний раз, мой верный Хяпшь! — Бросил клич своему коню Айба и, пальнув два раза в воздух, Проскользнул сквозь кольцо стражников. В долине Мчишты нагнал его ретивый Хяпшь И взлетел в седло Хути, уа радара уа, И помчал его конь туда, где притаился Жвыж-ипа. Уа радара, уарада уа-а! И приблизился Айба к крыльцу дома Жвыж-ипа, уарада уа, И вскричала тогда жена Хазача: «О, уара [36] , пришел твой час!» Уа уарада радари, уа! «Угомонись, о бара [37] , его теперь ничто не удержит!» — прикрикнул на нее Хазач из засады. И грянул выстрел коварного Жвыж-ипа, И угодила пуля прямо в сердце Айба. Уа рада ра уа-а! И сомкнулись мертвой хваткой пальцы Хунта на горле Жвыж-ипа. Уаа радари рад Айба-хаца! Уаа уарадара рада ра-а уа! [38]

32

Хаца — герой, мужчина (настоящий).

33

Уа-а оу-у — особый плач в исключительных трагических случаях.

34

Убийца сына Айба Хунта — Жвыж-ипа Хазач был молочным братом Хуита.

35

Циш-пха, жена Айба Хуита, была родной сестрой стражника Гуаджа Цишба.

36

О уара — обращение женщины к мужчине.

37

О бара — обращение мужчины к женщине.

38

Уаа уарадара рада ра-а уа — рефрен в абхазских песнях (не переводится).

Эту песню пел под аккомпанемент апцхярцы Мустафа Чалмаза из с.3вандрипш.

Записал в г. Сухуми в 1991 г. И. Хварцхия.

Перевела с абхазского Л. Аргун.

Песнь о Сахаткери, сыне Керантуха

Уаа рад, уарада-ра! Эта песня сложена в честь древних героев. Расскажу вам, что приключилось с убыхом Керантух-ипа Сахаткери. Когда солнце клонилось к закату, Сто врагов Сахаткери знали, Что он едет домой по бзыбским тропам. Они ждали его в засаде на берегу реки И готовили ружья. Бзыбская полночь уже наступила, Когда появился сын Керантуха На коне Лымхаше [39] . Оказался он в центре засады. Грянуло сразу сто выстрелов, И двадцать пять пуль срезали Белое ухо коня Лымхаша. Соскочил с коня Сахаткери И поклялся, что не упустит Тех, чьи пули срезали ухо. Он открыл стрельбу и на месте Уложил двадцать пять человек из ста! А потом вскочил на коня и скрылся.

39

Лымхаш — Белое ухо (абх.)

Эту песню под аккомпанемент анхярцы исполнял народный певец и сказитель Кчач Алыкса из с. Бармыш.

Записано со слов С. Чкотуа в г. Сухуми в 1991 г.

Записал И. Хварцкия.

Перевела с абхазского Н. Венедиктова.

ИЗ АБХАЗСКОГО ГЕРОИЧЕСКОГО ЭПОСА «НАРТАА»