Абордажная доля

Кузнецова Дарья Андреевна

— Как думаешь, что это? — спросила мужчину, но он, кажется, оставался без сознания. Я плюхнулась на пол рядом с ящиком, стала разглядывать камни, которые пачкали руки, и принялась рассуждать. Мысли в голове словно заиндевели и ворочались с трудом. — На еду не похоже, но если лежит в ящике — значит, что-то нужное. Здесь есть кострище — так, может, это для него? Мне кажется, что-то я слышала про твердое топливо, там еще вроде что-то про горячую воду говорилось… А! Паровой котел! Древний двигатель, точно, на физике же было! А топливо — уголь! — обрадовалась собственной сообразительности, но тут же погрустнела: —

Только вот как огонь разжечь? Сомневаюсь, что уголь загорится, если просто положить в кострище…

О том, что есть древние способы добывания огня — кажется, надо что-то чем-то тереть или бить, — я знала очень смутно и понимала, что ни сил, ни желания экспериментировать у меня нет.

Взгляд зацепился за лежащего мужчину в броне, и в голове щелкнула идея.

— У тебя же должно быть оружие, да?

К счастью, оружие действительно нашлось. Не такое, как показывал мне Глеб, но недавние объяснения оказались очень кстати: логика у создателей излучателей была схожей, и я нашла и предохранитель, и регулятор мощности, и кнопку выстрела.

Вскоре холодный свет фонаря разбавился горячим и желтым светом заплясавшего в круге камней пламени. Я без сил рухнула на спину, головой к голове Глеба, и уставилась в потолок. Спина болела. И ноги, и плечи. Кожа лица и рук горела огнем, замерзшие и отходящие сейчас ладони простреливало болью.

Болели уши. Наверное, я их здорово отморозила, и по-хорошему стоило оказать себе первую помощь, а то будет некрасиво, если я останусь без них.

Но мысль о красоте чем-то мне не нравилась, было в ней что-то неуловимо неправильное. А еще не осталось сил шевельнуть хотя бы пальцем, не говоря о том, чтобы подняться и что-то сделать. Впрочем, странно, что меня вообще хватило на такой переход: никогда бы не подумала, что способна на подобное…

— Надо что-то сделать с твоей рукой, — пробормотала тихо. — Придется по локоть отнимать, жгут-то я наложила кое-как, да и холодно, а там уже точно некроз. А отнимать нечем. И пальцы дрожат, какой из меня сейчас хирург? Ты ее именно так потерял, да? Здесь? Или они опять что-то придумали? Мне кажется, все это выглядит не очень правдоподобно. Лачуга, взрывы… словно мы в каком-то историческом вирткино. И лекарства… тоже надо. Еще обезболивающего тебе, вроде бы в аптечке оставалось, да?..

Говорила я уже сквозь сон, почти бредила. Сознание ускользало, перед глазами плыли черно-красные пятна, которые в какой-то момент слились в разверстую темную бездну небытия — и она меня поглотила.

Проснулась я мгновенно, вдруг, вывалилась в реальность с испуганным вздохом и заполошными мыслями о том, что забыла про огонь, про своего пациента и бессовестно проспала целую ночь, иначе отчего сейчас так светло?..

Однако, открыв глаза, я поначалу себе не поверила.

Я находилась в чьем-то жилье. Необычное, незнакомое, но при этом наполненное привычными и понятными вещами. Просторная светлая гостиная в бирюзовых тонах была умело покрашена так, что создавалась иллюзия толщи воды, а потолок казался ее поверхностью — близкой, пронизанной солнечными лучами. Впрочем, приглядевшись, я поняла, что лучи настоящие: потолок представлял собой большое окно с полупрозрачным голубоватым стеклом. Других окон в комнате не было.

Я лежала на удобном мягком буро-зеленом диване,

похожем на подушку из водорослей. У стены стоял стол — светло-серый, гладкий, застеленный огромной светло-бирюзовой скатертью, кажется, связанной вручную какой-то умелицей. Хозяйкой комнаты?

Вдоль одной из стен вытянулась коралловым рифом цепочка шкафов и стеллажей, частью утопленных в стену, частью выступающих, закрытых или заставленных разнообразными безделушками, в основном затейливыми расписными вазочками. Пол устилало темно-синее покрытие с длинным и даже на вид очень мягким ворсом.

Красиво, с фантазией и наполнено ощущением уюта — здесь явно приложила руку женщина, любящая свой дом. Не знаю, как именно я это определила — не только по скатерти, просто… ощущение уюта наполняло комнату, казалось, что хозяйка только-только вышла и скоро вернется, и это непременно окажется добрая и жизнерадостная женщина, может быть, мать большого семейства.

Я села, ощущая неловкость оттого, что вынуждена топтать замечательный ковер тяжелыми грубыми ботинками. Но тут же отогнала это чувство: ощущения и впечатления ничего не значат, здесь явно имеется какой-то подвох. Нельзя забывать, что я совсем не дома, что все это очередное испытание, а значит, легко не будет.

Покрытие под ногами позволяло двигаться тихо; подчиняясь автоматике, бесшумно отъехала в сторону дверь. Я вышла в широкий и достаточно просторный коридор и замерла, принюхиваясь. В воздухе висел какой-то резкий, противный запах, очень знакомый, который я спросонья не могла распознать, а в остальном — царили пустота и тишина. Да и ощущение чьего-то светлого и радостного жилища исчезло, словно мерзкий запах вытеснил его.

За ближайшей дверью обнаружилась кухня, и вот тут первое приятное впечатление окончательно сошло на нет: здесь было чудовищно грязно, полно каких-то объедков, окурков и пустых бутылок. Очевидно, никакой доброй и рачительной хозяйки в этом доме не существовало, она не допустила бы подобного безобразия. Взглянув на погром, я сразу сообразила, чем пахнет: перегаром. Крепким, застарелым, тяжелым.

— Да ладно, — пробормотала недоверчиво. — Не может быть…

Предыдущее приключение помнилось прекрасно, как и его причина: Глеб проходил испытания. Судя по тому, что в прошлый раз мне пришлось его спасать, чего-то подобного можно было ждать и теперь, вот только антураж здорово озадачивал. Положим, помощь солдату, умирающему от ран, в моем представлении вполне сочеталась с предыдущими приключениями и сложившимся образом Кляксы.

Но от чего предлагалось спасать его на этот раз? От алкоголизма?!

— Да вы издеваетесь, — растерянно проговорила я, заходя в следующую комнату.

Это, видимо, был чей-то рабочий кабинет, причем кабинет человека солидного и основательного, может быть, какого-то потомственного банкира или родовитого аристократа или кого-то, умело пытающегося им прикинуться, — темные сдержанные тона, стеллажи с самыми настоящими книгами, среди которых своеобразно, но достаточно органично смотрелся большой голопроектор. А за столом, в удобном глубоком кресле, сидел, вернее, частично лежал на этом самом столе мой пират. Здесь тоже хватало бутылок и окурков, и я со своего места у входа поняла, что источником неприятных запахов является как раз мужчина.