Абориген

Лазарчук Андрей Геннадьевич

Планшет характерно пискнул: от КД поступило подтверждение. Я лёг на спину, сложив руки на животе. Пролежал секунд десять. Это было как сон: лежишь, и не нужно вставать. Потом сон кончился. Я приподнялся, сел, встал. Планета качалась. Меня обступали – плотно, но держа дистанцию.

– Так, – сказал я. – По какому поводу веселье? И почему это вы без разрешения топчете мою землю?

Эпилог

Я вот думаю: а нужен ли в этой истории эпилог? Ладно, какое-то подобие не помешает. Тут главное – не увлечься. Потому что события первых – абсолютно безумных – дней после переворота (а именно так сам собой назвался момент, когда я стал владельцем острова Срединный с прорвой всяческой недвижимости на нём, а главное – с Башней, космическим лифтом) тянут на десяток романов; Армен говорит, что мы тогда уцелели просто-таки чудом, и я с ним согласен. Большую роль в нашем спасении сыграл хитрый стратегический ход: объявить моим единственным

наследником грандиозную «вертушку», в которую входит всё население Эстебана (с ротацией очерёдности каждые полчаса). Этот факт всех ввёл в ступор тогда… А как мы формировали новое правительство, потому что старое никуда не годилось! И как договаривались, выкручивались, юлили и вообще вели себя недостойно в отношениях с Землёй, одновременно разыскивая союзников и сочувствующих среди других колоний, – и, конечно, нашли. И как выбирались из энергетической ямы, и какую роль в этом сыграли Подколодные, и как они стали электрическими магнатами – о-о!.. А фантастическая история Артура Ак-кама – до его пленения, во время и после? Нет, масса интересного случилось потом, но Гагарин и Лю – ну и Мирабелла, разумеется, – раскрутили меня только на воспоминания о последних днях прежней жизни, и я честно исполнил обещанное…

Может быть, позже, когда стану совсем старым? Доживём – увидим.

Примечание Гагарина

Я думаю, Север с удовольствием рассказал бы и то, что творилось потом, но тогда ему нужно будет касаться его отношений с Кумико. А это до сих пор отдаётся в нём настоящей болью, я же вижу. Я им не судья, особенно сестре…

Кумико сейчас на Земле. Чему-то учится. Пишет редко, возвращаться пока не собирается.

Вот её стихи. Может, они что-то объяснят.

Был сумасшедший месяц май,Созвездия стекали с неба.В них всё смешалось – быль и небыль,Эдем – с Аидом и Эребом,А мы с тобою – с тем, кто не былЗамешан в наш безумный май,Пронзительный от счастья май.Как невесомо, как несмелоСлова своё вершили дело.В изломах каменело тело,Всё отгорало и горело,Клубами рвался дымный май,Мой опалённый душный май.Листва пылала, словно пламя,Но… слёзы – в льдинки жемчугами,Но слёзы – по оконной раме,Но слёзы – по стеклу кругамиИ без меня, всё сами, сами.Дождливым был мой месяц май,Безжалостный, как ливень, май,Дождь слёз и звёзд, дождь расставаний.Сквозь пустоту непониманья,Сквозь чей-то голос окаянный,Неведомо чьих причитаний,Назойливых и непрестанных,Мы дотянулись…Ливень ранний —Не ведая, что нас изранил, —Бесследно смыл наш месяц май,Наш невозможный месяц май,Благословенный, мимолётный,И проклятый навеки май.

* * *

Хочу целовать тебя, пока не уснёшь…А знаешь, а ты опять на мальчишку похож…А имя твоё я уже никому не отдам.И, может быть, только оно и останется нам…

* * *

Мой любимый, вы так далеки,Что все люди вокруг меня вымерлиДо следующей нашей встречи.

* * *

Как странно – я ещё жива,Хотя два дня тебя не вижу,Я только ростом стала нижеИ голос никнет, как трава,Полёгшая под ливнем хлёстким,И на травинках слёз шары —Под солнышком из-за горыГорят, как ёлочные блёстки.И капли канут в небеса,И сохнут мостики-подмостки —Здесь, по сухим скрипучим доскам,Скользили наши голоса.Я вновь ловлю ладонью звуки —Подстреленный полётный

жест —И льну к стене. Распяли в крест —И разом обрубили руки.Ни чувств, ни мыслей – ничего.Ни тела – ни убить, ни ранить.Во мне жива одна лишь память,Подцвеченная синевой.

* * *

Я хожу – а ты читаешь,Я смотрю – а ты читаешь,Я к тебе – а ты читаешьИ меня не замечаешь.Я шепчу – а ты не слышишь,Я зову – а ты не слышишь,Я кричу – а ты не слышишь.Вот и буду тише мыши.В уголочке у окна,Так и буду дотемна,Буду тихо, буду молча,На полу в сторонке скорчусь,Съёжусь и под стол забьюсь.Позовёшь – не отзовусь.Не хочу с тобой играть!Буду лучше рисовать.Нарисую я ракетуИ ещё такую… эту…Как её зовут… планету!Солнца два и два рассвета,Справа будет синий-синий,Слева жёлтый и красивый,И по небу солнцы ходят,Как паром и пароходик,То – туда, а то – обратно.(Стрелками, чтоб всё понятно)У тебя такого нет!…Ой, откуда этот цвет?По бокам немножко жёлтый,Синего осталось что-то,А рисунок весь стемнелИ совсем позеленел…Ну и ладно, ну и что же!Так красивей даже, может!Эту, как её… зарю! —Я тебе не подарю!

* * *

Знаешь, ад – это очень просто:Уходить. А ещё – понимать.

И всё.

* * *

Ты злой человек, очень злой человек,Сердитый – что сыч, надутый – что мяч,Но знаешь ли ты… Я готовлю побег.И он неизбежен, мой тихий палач.Ты властен меня растерзать, раздавить,Всё тело моё обескровить до дна,Но власть, что замешена лишь на крови,Хрупка – как бывает хрупка тишинаВ минуту, когда в красноватом огнеВорочается раскалённая сталь.И нехотя ты подступаешь ко мнеИ рвёшь тишину – как взрывают хрусталь.…Неужто ещё остаются слова,Не вырванные из обмётанных губ,Тебе безразлично, что я чуть жива,Что даже под пыткой тебе я не лгу,Что хрип на губах превращается в соль,Что я выгибаюсь в натянутый лук,Что стала наркотиком жаркая боль,И слепо ищу я безжалостных рук…Но ты прирождённый палач! Ты поэт —Бесстрастный как лёд, как небесная твердь,И ты разгадал мой беспомощный бред,И ты не отдашь мне блаженную смерть.Ты всё увенчаешь счастливым концом,Где в пыточном ложе мерещится гроб,Где воздух вливается в горло свинцом,Где каплют секунды на выбритый лоб,Где, кажется, сдохнуть назначено мнеПод тяжестью собственных выжженных век…Не знаю, убьёшь ты меня или нет…Я выживу – если решусь на побег. [1]

1

Стихи Ирины Андронати.