Абреки Шамиля [СИ]
Шрифт:
— Гюмю…это…хане — хренане… — сплюнул под ноги седоусый станичник. — Воины великие, башибузуки в просторных штанах. Били мы их и будем лупить, ходят в тех шалварах, будто они туда наложили,
— Таскают между ногами лишнюю материю, как те овцы овечьи курдюки. Тьфу, срамная нация, — поддержал седоусого его сосед. — Переиначили греческую вотчину на турецкий лад и думают, что стали правителями всего мира.
— Если бы тот паша осовободил путь сразу до Средиземного моря, тогда и ему было бы лучше, и нам приятней, — под общий хохот покривил щеку в подобии улыбки казак со шрамом. —
— Твоя правда, уважаемый, — с натугой засмеялся один из мирных, джигит с черными завитками волос из–под заломленной на затылок папахи. — Что толку сопротивляться, когда русские все равно дойдут до последнего моря.
— До Индии, — небрежно уточнил похожий на разбойника казак с серебряной серьгой в правом ухе. — Говорят, москали там уже побывали — у тех индийцев много слов встречается, одинаковых с москальскими.
— Где их только нету, этих сип–сиповичей, — со скрытым раздражением согласился черноволосый. — Наверное, и вам успели надоесть.
— Нам–то как раз без разницы, лишь бы жалование платили вовремя.
— Ну да, у вас же с ними договор, — покосился на удальца джигит. Меняя тему разговора, кивнул на Даргановскую усадьбу. — Расширяется ваш сотник, видно, хорошо живет, еще одну конюшню со стайкой пристроил.
— Чего не жить, когда все семейство работящее, на подворье упираются с утра до ночи.
— С замыслом казак, двоих сыновей в столицы отослал, чтобы образованными стали, — добавил кто–то из сидящих.
— Я и говорю, что казачий эмир, — обнажил белые зубы чеченец. — Усадьба просторная, табуны со стадами не считанные, сыновья в столицах пристроенные. На все на это деньги надо немалые.
— Не зря ходит слух, что с войны Дарган привез несметные сокровища, — подхватил похвалы своего товарища по поводу сотника невысокий и мускулистый второй джигит в рваном бешмете, под которым проглядывала синяя шелковая рубаха. — На лошадях бы он так не размахнулся.
— Мы чужое считать не привыкли, — казак со шрамом пристроил ножны от шашки между ног, неодобрительно покосился на собеседников. — Нам своего за глаза хватает.
— О то-ж, со своим бы справиться, — перекинул ногу за ногу его товарищ, как бы ненароком коснулся пальцами рукоятки кинжала. — А с чего это вы заинтересовались?
Черноволосый потоптался на месте, кинул быстрый взгляд на своего дружка, тот поправил висевшее на спине ружье.
— Были мы на правом берегу Терека, байка там гуляет, будто в сундуках у Даргана горы золотых украшений с драгоценными каменьями, — неторопливо взялся пересказывать первый джигит. — Говорят, что те сокровища он награбил не только на войне, но и получил в приданное от родителей своей жены. Вроде она не из простолюдинок, а из семейства приближенных к французскому королю.
— Все может быть, — не стали спорить казаки. — Вид у нашей Софьюшки царственный. Если бы еще гонору было побольше, как у русских барыней, что в Пятигорскую на лечение приезжают, то как раз сошла бы за придворную фрейлину, чи как их там…
— А еще в правобережных аулах сказывают о том, что среди
— А кто они такие, николки эти с людовиками, что из себя представляют? — лениво потянулся сидящий в стороне казак, глотнул чихиря из восьмистаканной чапуры. — Ежели поглавнее русских генералов, тогда Даргашка не прогадал, а ежели так себе, то не стоит и разговора заводить.
— Не скажи, уважаемый, Людовик Шестнадцатый был королем Франции, бриллиант этот, весом в пятьдесят шесть карат, один из самых крупных, — продолжал пытливо заглядывать воинам в глаза чеченец, он словно старался заострить внимание на оглашенной им информации. — Тот камень в единственном числе, он глубокого синего цвета, который встречается очень редко. А Николо Пазолини итальянский ювелир, равных которому нет нигде. Разве вам не хочется стать властителями всего мира?
— Во первых, русские генералы французских королей лупили, в гости вместе с Суворовым к итальянским ювелирам тоже ходили. Во вторых, мы и без бриллиантов едва не полмиром овладели, — небрежно пожал плечами казак со шрамом. — Это для кавказцев и для азиатов что ни золотинка, то радости полные штаны.
— А мне интересно, — подал вдруг голос малолетка, недавно призванный служить на кордоне, развернулся к чеченцу. — И все это богатство у дядюки Даргана запрятано в сундуках?
— Слух идет, что так, — отставил ногу в сморщенной для форсу ноговице чеченец. — Жалко, что без дела лежит, если бы в хорошие руки попало, в султанском дворце можно было бы жить.
— Тогда чего сотник ни мычит, ни телится, давно бы уж отхватил себе какой ни то край, — завелся и дружок малолетки, молодец лет под девятнадцать. Видно было, как загорелись у него черные зрачки. — Накупил бы кацапских вотчин и стал бы ихним помещиком, и пущай крепостные на него спины бы гнули.
— А ты бы к нему управляющим пристроился, — недобро покосился на малолетку меченный казак, пристукнул ножнами по земле. — Ты лучше спроси у джигитов, кто слухи распускает и откуда они прознали про синие бриллианты в Даргановых сундуках. Старым гвардейцам, воевавшим вместе с сотником на отечественной войне, ничего об этом не известно, а на правом берегу и размер, и цвет разглядеть изловчились.
— Охочие они, вишь ты, до чужого добра, расплодились навроде тех саранчей. Уже за бандами абреков с той стороны Терека уследить не успеваешь…
Последнее замечание джигиты пропустили мимо ушей, они перескакивали пристальными взглядами с одного казака на другого, словно ждали, какую реакцию произведут их откровения, особенно на молодых станичников. Старые воины насторожились, уловив в слащавых наворотах незнакомцев скрытый подвох, но молодежь потревоженными зверьками вытянула шеи по направлению к рассказчикам. Первый джигит положил правую ладонь на рукоять кинжала, давая понять, что за свои слова он готов ответить, его товарищ тоже внутренне подобрался.