Абсолют в моём сердце Часть 1
Шрифт:
Фокус в том, что кофейные диваны как-то сами собой, по умолчанию, стали неприкасаемыми для всех остальных домочадцев. Абсолютно все почувствовали энергию этого места, места только для двоих.
И вот Эштон… Сидит себе, как ни в чём не бывало, на мамином месте. Сажусь напротив него на диванчик Алекса.
– Доброе утро!
– Привет.
– Как самочувствие?
– Уже лучше, спасибо.
Тут замечаю в глазах больного тень подозрительной иронии. Эштон любуется нашим видом на залив, жуёт свой блинчик с вишней -
– У вас красивый дом и в очень живописном месте. Наверное, лучший из всех, что я видел,- внезапно сообщает.
Мама тут же отвлекается, останавливается на несколько мгновений, на лице её озабоченность сменяется мечтательной улыбкой:
– Дом… да, дом у нас замечательный. Твой отец построил его, когда был совсем юным. Двадцать пять ему было. Он хотел, чтобы здесь поселилась его семья, росли его дети… так и вышло, в итоге!
– Вообще-то, ему было двадцать шесть, и этот дом он построил лично для мамы, хотел сделать ей подарок, но она не пожелала даже взглянуть на него.
Эштон напрягается, лицо его выражает крайнее удивление и странный испуг.
– Ой, ну всё! Я в Университет опаздываю, - мама срывается в сторону гаража, а я чувствую себя виноватой!
– Мамуль, прости! Ну, прости, пожалуйста! У тебя были очень веские причины, я знаю! – кричу ей вслед.
Догоняю её уже практически у двери в гараж, и с ужасом замечаю, что она плачет.
– Мам, ну что ты, прости меня, дурочку!
– обнимаю её и начинаю слезоточить сама.
– Всё в порядке, Сонь, ты тут не причём. Мои ошибки, мои боли.
– Алекс сказал, что если бы не твои ошибки – не было бы меня. Так что с моей колокольни ты всё делала правильно!
– Конечно, правильно, дочь. Слушай, а ты почему в школу не собираешься?
– Мамуль, можно я останусь сегодня? В школе сейчас перед праздниками одна фигня, я от скуки с ума там схожу. Может, лучше мне дома побыть? За Эштоном присмотреть? Вдруг он разболеется снова! А я ему таблетку от температуры дам!
Мама улыбается, часто моргая ресницами, чтобы от её слёз тушь не потекла.
– Ясно всё с тобой. Ладно, оставайся, только будь умницей! Я Лёшку в девятнадцать родила, ты даже не представляешь себе, насколько рано это было! Чуть не померла от напряжения! Помни об этом!
– Ну, мам, ну ты что?! Ты что такое говоришь! Я что, совсем, по-твоему, того! Без мозгов?
– А мозги тут ни при чём – не они в этом деле всё решают, и я тому прямой пример. При всём уме разума не хватило!
– Не переживай, папа провёл полный ликбез, включая методы и методики предохранения! Но ты работай спокойно, мне они не понадобятся, по крайней мере, сегодня точно!
Мама улыбается, нежно целует в щёку:
– Ты умница у меня!
Эштон задумчив и неподвижен всё в той же позе у окна на мамином кофейном диванчике.
– Ты знаешь, как называется место,
– Как? – спрашивает, не поворачивая головы.
– Кофейные диваны Леры и Алекса. Они тут пьют кофе и воркуются.
– Что делают?
– Воркуются. Ну знаешь, как голуби, клювиками. Это их место, мы сюда никогда не садимся.
– Понял.
– Кофе будешь?
– Да, пожалуйста.
– Тебе с сахаром и молоком?
– Если можно, без, пожалуйста.
– Ты всегда такой вежливый?
Эштон ухмыляется, и эта ухмылка постепенно перерастает в широченную улыбку, и… я таю.
Этот парень просто Бог красоты какой-то, когда улыбается! Сердце в моей груди скачет так шустро, что я роняю кофейник на пол, он разбивается вдребезги, раскидав стекло по всей кухне. Не успеваю опомниться, как Эштон уже возле меня, быстро хватает за руку, оттаскивает в сторону и начинает собирать стекло.
– Ты чего?! – удивлённо восклицаю. – Ты же больной! Я сама сейчас уберу!
– Ты такая неуклюжая, ещё порежешься!
Anthony Greninger - Dreamer [Inspirational Piano]
Его глаза, сощуренные улыбкой, мне показалось, залили светом и теплом всю кухню, столовую, гостиную, его спальню, мою спальню, весь наш дом. Я чётко услышала своё сознание, оно громко, уверенно объявило мне: хочу смотреть в эти шоколадные глаза вечно!
Солнце, словно почувствовав оттепель между нами, в одно небольшое мгновение выползло из-за серости, скрывавшей от нас его свет, и затопило своим утренним золотом весь наш дом. Мы оба, не сговариваясь, словно зачарованные, повернули свои головы в сторону панорамных окон, и, не издавая ни звука, боясь спугнуть волшебство момента, стали смотреть на залив.
– Боже, как красиво! – тихо говорит Эштон.
– Да… - согласно тяну я, также едва слышно.
Солнечный диск, непривычно яркий, потому что ноябрь – самый пасмурный месяц в штате Вашингтон, нависает над безмятежной гладью залива, изменив его хмурые серые тона на переливы жёлтого и золотого. От этой картины хочется петь, бежать куда-то, гнаться, что-то свершать.
– Наверное, нужно очень сильно любить женщину, чтобы подарить ей такой дом, - задумчиво произносит Эштон, продолжая собирать стекло.
– Наверное.
– Давно они вместе?
– О, это очень запутанная история, местами похожая на сказку, местами на фильм ужасов. Алекс признался мне однажды, что встретил мою мать, когда ему ещё не было восемнадцати, и влюбился с первого взгляда в неё шестнадцатилетнюю. Но был юн, глуп и поэтому потерял её из вида на многие годы, потом долго искал, нашёл, но она уже была замужем за моим отцом, и у них уже даже был Лёшка.
– Я не знал этого…
– А должен был?
– Не в этом смысле… просто… как-то сложилось впечатление, что это не первый брак у них.