Абсолютная Энциклопедия. Том 1
Шрифт:
Хэл позволил сознанию расстаться с измученным телом, борющимся за сохранение пока еще доступного ему скудного дыхания, и дал свободу своим ощущениям.
Он снова впал в сонное состояние. Но на этот раз его привела к нему путеводная нить цели.
...Хэл увидел лицо молодого человека на фоне голубого летнего неба Старой Земли. Лицо принадлежало экзоту — он учился у Уолтера, когда тот еще преподавал на своей родной Маре. Теперь бывший ученик вырос и уже сам учил других. Худощавый и стройный, одетый в темно-коричневый хитон, он стоял рядом с Хэлом в лесу, недалеко от берега озера. Они оба наблюдали за тем, как у них под ногами деловито суетились муравьи.
— ...С одной стороны, все их сообщество, — говорил Хэлу гость Уолтера, — можно рассматривать как
— Пчелы и муравьи? — переспросил Хэл, глядя на него как зачарованный. Образ одного живого существа пробудил в его сознании что-то наподобие воспоминания. — А люди?
Молодой учитель улыбнулся.
— Люди — это индивидуумы. Ты — индивидуум, — ответил он. — Ты не обязан делать то, что намеревается делать весь муравейник или весь пчелиный рой как единое целое. У них нет выбора, а у тебя есть. Ты можешь принимать собственные решения и свободно их осуществлять.
— Да, но... — Услышанное взбудоражило Хэла, внезапно пробудило мысль, сразу захватившую его целиком. Правда, в свои восемь лет он еще не в состоянии был четко сформулировать ее и выразить словами. — Индивидуум не обязан делать то, чего хотят от него другие, если только их желание не совпадает с его собственным. Это я знаю. Но можно представить себе нечто такое, что известно всем людям, а потом каждый определяет к этому свое личное отношение. Ведь это одно и то же, да?
Экзот снова улыбнулся.
— Я думаю, то, о чем ты говоришь, — это своеобразный обмен мыслями. О такой возможности спорят уже не одно столетие, ей придумано много различных названий; одно из них — телепатия. Однако все опыты, которые нам удалось провести, показывают, что в лучшем случае телепатия представляет собой случайное неуправляемое явление, связанное с деятельностью подсознания, и его невозможно вызывать и использовать по своему желанию. Большинству людей она вообще несвойственна.
Они отошли от муравейника и пошли осматривать другие достопримечательности поместья. Позже Хэл случайно услышал, как во время беседы бывший ученик сказал Уолтеру:
— По-моему, он очень смышленый мальчик.
Что ответил ему на это Уолтер, Хэл не расслышал. Но его сильно взволновал комплимент, заключенный в этих словах. Ни один из трех его учителей никогда так о нем не отзывался. Но впоследствии чем больше он размышлял об этом случае из своего детства, тем больше крепла в нем уверенность, что его вопрос не возник внезапно, в тот самый момент, а нашелся готовым в той части его сознания, с которой он тогда еще не был знаком. И, пережив заново с волнением этот случай теперь, через много лет, он из своего сна о давнем госте опять перенесся в реальность тюремной камеры.
Эти до сих пор недоступные ему пласты могли отложиться там очень давно, за пределами того времени, к которому способна прикоснуться его сознательная память. Возможно, они в какой-то степени окутаны мраком тайны, касающейся его самого: кто он и откуда явился.
Вслед за этой мыслью пришла другая: подсознание может знать то, чего не знает сознание. В нем должны оставить свой след и события, случившиеся прежде, чем он достиг того возраста, когда уже мог осознанно наблюдать за тем, что происходит вокруг него. Возможно, там хранятся сведения и о том, как все было на курьерском космическом корабле устаревшей конструкции, где его нашли еще ребенком. Он закрыл глаза и прижался спиной к холодной стене камеры, стремясь вновь избавиться от ощущения своего тела и получить возможность заглянуть в прошлое, предшествующее временам, запечатлевшимся в его памяти...
Но картина, появившаяся в конце концов в результате предпринятых им усилий в его воображении и представлявшая собой наполовину сон,
Хэл почувствовал острое разочарование, граничащее с гневом. В течение всей сознательной жизни он стремился выяснить свое происхождение, придумывая тысячи фантастических историй на эту тему. Теперь же словно какая-то сила намеренно не дает ему сделать это открытие в тот самый момент, когда он, как ему казалось, уже коснулся его кончиками пальцев. В расстройстве он устремил свои мысли в самые удаленные уголки подсознания со всей яростью человека, бегущего по пустынным коридорам, неистово колотящего кулаками в одну запертую дверь за другой и нигде не получающего никакого ответа. Но он все-таки сумел проникнуть за одну из таких дверей и внезапно очутился перед преградой, существование которой явилось для него полной неожиданностью.
Его воображение представило ему массивную круглую металлическую дверь, подобную тем, что устанавливают в сейфах. Это было искусственной преградой, и ему стало совершенно ясно, что ее воздвиг некто, гораздо более могущественный, чем его теперешнее «я», и поэтому следовало оставить всякие надежды прорваться сквозь нее силой. Она стояла на его пути и словно самим своим существованием непреклонно заявляла ему: «Я откроюсь только тогда, когда тебе уже станет ненужным то, что я скрываю».
Сам этот факт означал поражение. Но наличие этой преграды служило доказательством, по крайней мере, того, что он представляет собой — и всегда представлял — нечто большее, чем то, что было доступно пониманию его сознания. А еще оно означало, что открывшаяся дверь дала ему доступ всего лишь туда, куда его прежнее «я» однажды уже проникало и обнаружило там тупик. Таким приемом его наталкивали на поиски какого-то иного пути к той цели, которой оба этих «я» стремились достичь; и новые возможности для поиска иных путей к этой цели лежали теперь в том озарении, которое только что пришло к нему здесь, в этой камере.
Хэл снова вернулся к осознанию того, что находится в камере, к своему терзаемому болезнью телу. Но, обретя теперь новую свободу воли и мысли, он приступил к созданию тех особых умственных инструментов, о которых уже размышлял раньше, когда ему пришло в голову, каким образом сознание может вернуться в прошлое и открыть доступ не только к хранящейся в нем информации, но и к возможностям подсознания. Несмотря на продолжающиеся трудности с дыханием, он принялся за сочинение стихов.
АРМАГЕДДОНЛя, это только олени: инстинкты, копыта, рога,Бедняги пугливо толкутся в снегу среди сосен нарядных,Поставленных будто печати на зимнем листеБелоснежном;И, сути не понимая, смотрят за черную тропку,Которую кто-то проворно между холмами проторил,Где длинной цепочкой люди застыли в алеющих шапках.