Абстрактный мир. Трилогия
Шрифт:
— Зачем вы это делаете? — устало покачав головой, спросила я. — Почему?
— Ты останешься в Шарсе-Шарсе. Это приказ. Как твой наставник, я имею на это право. Поняла меня?
— А если…
— Никаких «если». Ты — начинающий хил, никто не подпустит тебя к тяжелому пациенту. Вспомни: о том, что ты вылечила Азара у Источника, никому не должно быть известно.
— Но…
— Приказы не обсуждаются. Иди к себе.
Покачиваясь, я добралась до номера, и, не раздеваясь, в дорожной одежде, упала на кровать. Надо отдать Гранто должное — вводить в сон он умел
Глава пятая
Все дороги ведут в Шарсе-Шарсе
Окажись я в Шарсе-Шарсе при других обстоятельствах, я бы, наверное, смогла полюбить этот огромный пестрый город, протянувшийся вдоль берега моря Робе на многие километры по красным пескам пустыни. Он не был похож на дышащий свежестью и свободой зеленый Прэн, не напоминал дикую, голую Глирзу, а имел свой сладковато-приторный запах сушеных пряностей, вплетающийся в обжигающее дыхание пустыни.
Жилые районы примыкали к деловому центру города — царству изогнутых небоскребов, а у самого моря, в стороне от массивов грузовых портов, протянулась туристическая зона, разделенная для удобства отдыхающих на так называемые расовые районы отдыха.
Это на Прэне приезжим приходилось не только мириться с соседством противоборствующей расы, но и соблюдать правила свободного от ксенофобии государства. Здесь же хозяевам туристической отрасли ни к чему было терпеть убытки от взаимной ненависти между орками и эльфам, людьми и гоблинами.
Днем город засыпал. Не удосужившиеся почитать путеводитель туристы натыкались на запертые двери магазинов, кафе и лавок. Рынки работали с шести утра до одиннадцати дня. Из-за невыносимой дневной жары в городе почти не было растительности, кроме толстых, рыжих пальм. Пряно пахнущую траву, которую негуры раскидывали по полам своих жилищ и в неимоверных количествах добавляли в блюда традиционной местной кухни, выращивали в полуподвальных помещениях, рассеивая попадавший в комнаты из узких окошек солнечный свет с помощью специальных мелкозернистых сетей.
— Весна здесь отвратительная. Но летом с моря приходят Сушшершас — ветер жизни, — рассказывал Гранто. — Течение приносит прохладу с южного полюса, и морской бриз поднимается над городом. Но очень жарко. Зимой гораздо комфортнее.
Ночью Шарсе-Шарсе расцветал. Просыпались все — кто-то отправлялся на работу, кто-то — на отдых, а кто-то — за покупками. Даже на пляж отдыхающие выходили на закате. По словам Хариса, море здесь удивительно теплое, но купаться лучше ночью. Я решила поверить на слово: плавать я всё равно не умела.
Шарсе-Шарсе славился своими красочными лазерными шоу. В одну ночь в небе распустились гигантские сиреневые цветы, в другую — рассыпались созвездия южного полушария, которые здесь из-за сильной иллюминации не были видны. В третью ночь по изгибам небоскребов, перепрыгивая с одного здания на другой, путешествовали небольшие, разноцветные драконы, изрыгающие оранжевые язычки пламени. Витые, цилиндрические небоскребы походили на сосульки, и огонь на холодно-синих изгибах выглядел фантастично.
Но ни одно строение по своей красоте не могло сравниться с Храмом Великой
Я успела пополнить счет телефона, поговорить и с Инзамар, и с Хельмой, и с Арельсаром. Ничего нового я от них не услышала, последний так вообще заявил, что беседовать со мной не будет потому, что у него нет времени.
— Прекрати изводить себя, — говорил Гранто, когда помогал мне выйти из такси у Храма. — Мы будем здесь ровно столько, сколько планировали.
— А сколько мы планировали? — я поправила тунику, купленную по настоянию профессора, и выжидательно посмотрела на него.
— Три недели — столько комиссия будет присутствовать в университете.
Гранто подал мне руку, и мы начали путь по длинной, широкой лестнице с тысячью ступеней к главной башне Храма. Ступени ещё хранили жар огненного дня, но начинало холодать, и несколько раз я ловила себя на мысли, что неплохо было бы накинуть на плечи куртку.
Величественные белые башни сияли мягким голубоватым светом, который, казалось, исходил откуда-то изнутри сооружений. Издали башни походили на торчавшие из гигантской челюсти зубы, вблизи же напомнили дудочки свирелей с той лишь разницей, что их верхушки оканчивались сферическими крышами, увенчанными красными точками сигнальных огней.
Башни, белоснежные трубы в ореоле синего света, не выглядели бы так впечатляюще, если бы не каменная змея, на кольцах которой они покоились. Матерь (а это снова была Девятиглавая кобра) телом своим обвивала башни храма, защищая их, как собственное гнездо. На кончике хвоста, направленного в сторону пустыни, была выбита лестница в тысячу ступеней.
Скульптура в аэропорту показалась бы малой игрушкой по сравнению с каменным колоссом, охраняющим башни. Гранто нарочно попросил таксиста объехать Храм по кругу, чтобы я могла увидеть вечную Матерь во всей красе. Девять змеиных голов, смотрящих на море, в ширину были больше некоторых витых небоскребов, расположенных в отдалении, длина же окружности колец составляла, по словам Гранто, примерно два километра. Глаза змей мерцали, как алмазы, и профессор пояснил, что такой эффект создается за счет расположенных внутри глазниц осветительных приборов.
— Колосса собрали из привезенного дворфами камня с гор Гера Фаза. Змея кажется цельной, но на самом деле она составлена из блоков. На другом материке, так же у моря, лежит вторая змея, — рассказывал Гранто. — Только ту собирали орки, и камень везли с гор Фэт-е-тан.
И хотя профессор говорил сухо, без эмоций, я ощутила какую-то тоску. Так и смотрят змеи-сестры друг на друга из-за моря, такие похожие и такие разные.
Почему мы так ненавидим друг друга?
От воспоминаний об Азаре стало почти физически плохо, и я, понимая, что в скором времени меня ждет серьезный разговор с одной из великих мира сего, постаралась отвлечься, как бы жестоко это не звучало. Опустив голову, я глубоко вздохнула и продолжила подъем.