Шрифт:
Глава 1. Отголоски развала
Из дома все чаще приходили тревожные новости. Мама да и сестры настойчиво просили, чтобы я приехал. И как бы я ни хотел отложить этот вояж на весну следующего года, не мог игнорировать просьбу родных. Поэтому, согласовав на работе мой краткосрочный отпуск, по дороге домой приобрел билет на самолет с пересадкой в Москве.
Наконец настал долгожданный день вылета. Было холодное снежное утро. У нас на Севере уже месяц как лежал снег. И, честно говоря, пока доехал до аэропорта на маршрутном автобусе, окончательно замерз. А в Москве утро встретило меня пронизывающим колючим ветром. Знал, что на юге будет не холодно. Поэтому оделся легко, пренебрегая народной поговоркой: «Жара костей не ломит». В общем, прилетел по графику, без задержки. На удивление быстро прошел таможню. А у выхода из аэровокзала меня встретили племянник Рамис и племянница Лейла. И мы сразу решили отправиться в наш районный центр. Пока ехали, осенний день быстро угас – наступил вечер. Из-за густой черной тучи, плотно облегающей небо, ни одной звездочки не было видно.
Когда
После ужина, когда приступили к чаепитию, мое внимание привлекли потрескавшиеся стены дома, как будто он перенес сильную встряску, необычное для этих мест землетрясение. Но, насколько я знал, в нашем районе такие бедствия не случались. И, не сдержав любопытства по этому поводу, я спросил у мамы о причине этой деформации. На что мужики, не дав ей объяснить, что же произошло, наперебой стали удивляться, неужто я не в курсе, что они здесь пережили жесточайшую войну, учиненную жителями соседней республики? И рассказали, что эти трещины по дому – результаты артобстрелов. По всему городу разрушений было очень и очень много. Да и погибших мирных людей тоже. И что же я мог на это ответить? Мы на Крайнем Севере, конечно же, кое-что слыхали, но чтобы так все было!.. Кто бы мог там такое себе представить… А информация до нас доходила дозированная.
Я был с дороги, уставший, поэтому гости вскоре попрощались и ушли. А мама, как в моем детстве, постелив мне около печки, удалилась в другую комнату шушукаться с моими сестрами и другими женщинами. Усталость одолела меня, и я незаметно безмятежно заснул.
Настало утро. И я, по привычке встав рано, заметил, как дома холодно. Одевшись, вышел на крыльцо – рассветало. Мама была уже на ногах. Выпускала кур в огород. Я, подойдя к ней и поздоровавшись, спросил, чем помочь. Она в ответ:
– Возьми на веранде миску с кормом, насыпь курицам.
– Мам, а где дровишки, печку бы я затопил? Дома так холодно.
Мама с горечью вздохнула:
– Эх, сыночек, какие дровишки?! Ты сам-то разве не видишь: в саду было столько деревьев, а теперь остались пару гранатовых и вот одно виноградное. Все ушло в топку. А весь лесной массив армяне захватили. Теперь ни газа, ни дров. Дядя твой давеча откуда-то в багажнике машины несколько поленьев привез. Немного вчера сожгли. Осталось там несколько штук. Печкой я сама займусь.
Посыпав содержимое миски курам, я прошелся по двору, где когда-то росли плодовые деревья. Зрелище было нерадостное. Вернулся к дому. Мама умывалась из-под крана холодной водой. От одного вида этой процедуры мне стало еще холодней. Подняв куцый воротник куртки, прислонился спиной к потрескавшейся стенке дома, подставив лицо под бледные лучи восходящего солнца. Никакого тепла не ощущалось. Оглянулся – мамы уже во дворе не было. У соседей за забором громко заплакал ребенок, где-то подала голос буренка. Решил пройтись – что делать в холодном доме?
Мимо наших ворот гнали коров. Видимо, на пастбище. Чуть дальше – ближе к центральной дороге – кучковались блеющие овечки. Я, здороваясь с попавшимися на пути соседями, вышел к главной улице. За этой дорогой на бывшем пустыре, где мы в детстве пасли овечек, теперь не было ни одного свободного клочка земли. Небольшие, прижавшиеся друг к другу дома выглядели неухоженными. Я знал, что все они были построены для беженцев, и невольно подумал: «А куда гоняют сейчас эту живность? И где они их будут пасти?» Рассматривая построенные вдоль дороги дома, медленно побрел мимо так называемой в советское время МТС (машинно-тракторной станции). И вскоре оказался около крошечного поселка хлопкового пункта, где прошло мое детство. Если бы не маленькие домики, в одном из которых мы когда-то жили, это место невозможно было бы узнать. Перед хлопкопунктом (работники называли его просто хлоп-пунктом) в сторону реки через инжировые сады была проложена асфальтовая дорога. Когда-то вместо нее здесь проходила железная дорога, по которой изредка пробегала с грохотом дрезина. А мы, детвора поселка, затаив дыхание, с опаской издалека следили за ней. А потом, командой сидя в каком-нибудь кустике, изображали, как едем на воображаемой дрезине. Детство наше было трудное, голодное. В основном было тяжело зимой. А весной полегче. В огородах росли всевозможные салаты. Да и овечки доились. Вот и была наша главная еда: хлеб, молоко и зелень. А летом вообще было кайфово! В садах созревали всякие вкуснятины. Ну и мы, естественно, участвовали в сборе ягод, фруктов. Вот тогда и наедались от пуза.
Став на обочине, внимательно посмотрел на территорию хлопкопункта. Что-то не видно было хлопковых стогов. Раньше в эту пору в хлопкопункте жизнь кипела с самого утра и допоздна. А сейчас что-то было не так. Правда, маячили верхушки нескольких транспортеров и каких-то
Несмотря на сельскую местность, у нас жили и работали представители многих национальностей – русские, лезгины, армяне… Рядом с хлопкопунктом через забор в опытном саду деда Гасана жила и трудилась семья Узун-Васи – у него кличка была такая. Узун значит «высокий». Вася был недюжинного роста, худощавый. Поэтому к нему крепко прилипло это прозвище. А с моим отцом на стогу хлопка вместе с другими работал армянин Шаген. Жена у него, тетя Ануш, трудилась в лаборатории хлопкопункта лаборанткой. Их пятилетняя дочка Рита, так же как и другие дети, играла с нами. Из-за отсутствия передних зубов слова смешно коверкала. Несмотря на то, что по росту была меньше нас всех, от нас никогда не отставала. Если не могла так, как мы, перелазить через колючие заборчики или перепрыгивать через арыки, то требовала, чтобы мы ей помогли. В общем, мы, дети разных «мастей», все, как сейчас говорят, тусовались, играли вместе.
Увидел транспортер и вспомнил случай из детства. Один раз Рита чуть не погибла. Я, кажется, учился в то время то ли в третьем, то ли в четвертом классе. Школа находилась в районном центре. От нас до школы расстояние было где-то два с половиной километра, если не больше. Я учился в первую смену. Как приходил из школы, схватив книги, по которым требовалось подготовиться к урокам, и свернув трубочкой и засовывая за пазуху испеченный мамой с утра лаваш, убегал выполнять поручения, составленные еще с вечера. А поручений в сельской местности хватало. Как-то раз, придя после школы домой, получил хорошую взбучку от старшей сестры за невыполненное накануне задание, уже и не помню какое. Но я, посчитав, что это нечестно, начал качать права. В итоге сестра «угостила» меня шлепком по одному месту. Но я, чтобы откосить от всех обязанностей в тот день, решил пожаловаться матери на несправедливое отношение ко мне со стороны наших взрослых, объявив: «Или этому безобразию положат конец, или же вообще никакую работу делать не буду». С этой целью помчался на работу к маме. Она работала с женщинами на площадке, где стояли хлопковые стога. Подойдя к ней, схватив за локоть, я позвал:
– Мама!
Она, испуганно оглянувшись на меня, спросила:
– Ты почему здесь?!
Я не успел рта открыть, как со стороны стоящих на ремонт транспортеров раздался ужасный крик. На одном из этих конвейеров, который почему-то пришел в движение, на ленте сидела маленькая Рита, и это ее вопль привлек внимание всех, кто был рядом. Транспортер, на мгновение останавливаясь, снова начал двигаться рывками. Люди, окружая его, пытались каким-то образом выключить механизм, некоторые старались выхватить девочку с ленты, а другие растягивали брезентовую палатку под транспортером на случай, если Рита упадет. Все были в панике. Не знаю, то ли старания людей, то ли шалость реле с контактами опять на миг остановили транспортер. Работающий на вершине хлопкового стога дядя Юсиф, как обезьяна, с сумасшедшей скоростью уже карабкался по ленте транспортера к девочке. Но, наверное, пары секунд не хватило – механизм снова заработал. Среди людей пронесся тревожный гул. Вот последнее мгновение… Успел все же дядя Юсиф схватить девочку за руку. Схватить-то он схватил, но было уже поздно: они оба соскользнули с поверхности ленты. Толпа ахнула! Мама, закричав, ладонью закрыла мне глаза. Через мгновение, отпустив меня, она ринулась куда-то с женщинами. Открыв глаза, я увидел дядю Юсифа, зацепившегося одной рукой за выступ на конце транспортера, а другой рукой державшего Риту, потерявшую сознание. А внизу под транспортером была уже растянута палатка: схватившийся обеими ладонями за одну из петель отец Риты, дядя Шаген, не отрывая взгляда от дочки, плакал! Люди из конторы хлопкопункта с криком бежали в нашу сторону. У дяди Юсифа на лицо и рубашку хлестала кровь из руки, которой он держался за выступ: видимо, ее искромсали уголки на ленте. Непонятно было, как же он, раненый, все еще висел там, вверху, одновременно другой рукой прижав к себе ребенка. Наконец ему стали кричать, чтобы он бросил девочку. Дядя Юсиф, убедившись, что ребенок упадет в центр палатки, разжал пальцы. Рита, как кукла, с раскинутыми руками упала спиной на брезент. Чуть ли не на лету схвативший ее дядя Шаген, прижимая к груди малышку, начал что-то шептать ей на ухо. Откуда-то прибежавшая тетя Ануш с душераздирающим криком бросилась к дочке. Со всех сторон толпа окружила место происшествия. И я ничего не мог видеть. Через десять-пятнадцать минут прибывшая скорая помощь, забрав девочку с матерью и дядю Юсифа, с сиреной и мигалкой умчалась в район. И, конечно же, весь остаток дня разговоры были только об этом страшном случае! А в последующие дни ужесточили контроль за входом на территорию хлопкопункта, посторонних и детей пускать туда строго воспрещалось. И прошел слушок, что из-за этого ЧП некоторых руководителей жестко наказали. Кое-кого даже с работы уволили.