Абьюзер
Шрифт:
— Одна из стабильных жизненных форм Аномалиона. — ответил Медведь, складывая бинокль и пряча в подсумок. — Существуют с самого начала его существования. Даже когда купол еще не закрылся, даже когда первые лутеры зашли в Аномалион, даже когда он еще не назывался Аномалионом, они уже были тут. И с тех пор они не меняются. Не мутируют, не гибнут, не размножаются. Их всегда одно и то же количество и они всегда одних и тех же размеров. Их называют «спинорифы», я думаю, ты уже понял, почему.
— Ну, чай не дурак. — хмыкнул я. — А эти рифы…
—
— Это как?
— Да вот именно так, как я и говорю. — Медведь махнул рукой, предлагая двигаться дальше. — На вид никакой воды над спинорифами нет. Если попробовать что-то зачерпнуть, а синяки много раз пробовали, — зацепишь только воздух. Но при этом во всех остальных отношениях над спинорифами — вода. Попробуешь запрыгнуть на спинорифа со скалы или вертолета какого-нибудь — попадешь в воду, которой нет. Движения замедлятся, а дышать этим воздухом будет невозможно — он будет вызывать спазмы и удушья.
— И никакой границы, которая разделяет воздух и «воду» нет?
— Физической нет. Ощутить ее или каким-то другим образом определить, где она начинается — невозможно. Ты тянешь руку, тянешь вперед, и в один прекрасный момент понимаешь, что воздух стал тебе сопротивляться… Как если бы ты засунул палец в ведро с водой, только сбоку.
— А в высоту на сколько простирается это «не вода»?
— По-разному. — Медведь кивнул на спинорифов. — Каждый из них своеобразен. Синяки, когда изучали их, даже дали каждому какое-то свое яйцеголовое имя, чтобы различать. У них разный ландшафт на спине, их населяют разные организмы, и высота до «поверхности», назовем ее так, тоже разная, различие может быть до пяти метров.
— Не сильно много. А минимальная сколько?
— Двадцать пять. Примерно столько же, сколько спинорифы в высоту, синяки по этому поводу даже пытались вывести теорию, что вверх спинорифы простираются на столько же, на сколько и вниз, но вроде подтвердить ее не смогли.
— Разве это важно? — удивился я.
— Для них — да. У них вообще своя атмосфера, им важны совсем не те вещи, что нам с тобой. Нам важно пиу-пиу из-за угла, да бабах гранатами, а им — всякие теории строить и спорить о них до хрипоты. Кесарю кесарево.
— А центуриону — центурское. — хмыкнул я.
— Точно. — хохотнул Медведь. — Давай тормознем немного, меня «Искра» отпускает. Сейчас на несколько минут поплохеет.
Я согласился и мы сделали небольшой привал возле чахлого кустика, который давал хоть какое-то визуальное укрытие, и, конечно, тень. Ничего приличнее вокруг просто не было — сплошная пустошь, покрытая такими вот плешивыми кусточками, на которых только носки сушить и можно.
Даже не раскладывая притороченный к рюкзаку снизу каремат, я сел на него, прямо на гармошку, и вытянул ноги, предварительно распустив шнуровку и оттянув язычки, чтобы дать стопам отдых. Не то чтобы мы сильно много успели пройти, но неизвестно, сколько еще
Медведь наоборот свой каремат разложил и даже лег на него, лицом вверх, положив гранатомет под правую руку. Я хотел было попросить у него бинокль, и посмотреть на спинорифов еще, но вовремя сообразил, что тогда будет некому бдить за окружением — слишком сильно бинокль сужает поле зрения, чтобы надеяться на него. Поэтому я просто сидел, осматривая окрестности и изредка делая маленький глоток воды из фляги и гоняя его по рту.
Интересно, а что будет, если на спинорифа сверху налить воды? Как она будет взаимодействовать с его «не водой»?
— Никак. — ответил Медведь, когда я поинтересовался у него. — Пробовали. Синяки чуть ли не первым делом провели этот эксперимент. Для нормальной воды среда над спинорифом ничем не отличается от воздуха, она просто проливается через нее и попадает на спину животного.
— Животного… — осенило меня. — А те организмы, которые живут на спинорифе — их пробовали ловить?
— А как же. Много раз пробовали, ловили, сажал в аквариумы, изучали, препарировали. Они ничем не отличаются от известных нам рыб, моллюсков, кораллов и прочего. Спокойно живут в характерной для них морской воде, умирают на воздухе, а выпущенные в биосферу спинорифа — спокойно живут в ней дальше.
— Просто фантастика. — я покачал головой.
— И не говори. — голос Медведя снова потеплел. — Просто фантастические звери…
— Тебя с ними что-то связывает?
— И да и нет, братец Кротик. Вообще подобные вопросы незнакомым людям не задают, слишком личное.
— После боя с Овощами мы все еще считаемся незнакомыми? — я удивился. — Новая мета.
Последние два слов сорвались с языка сами собой, и я даже не понял, что они значат, но вездесущий суфлер тут же подкинул мне расшифровку:
Новая мета — сленговое выражение, означающее какое-то явление, которое внезапно для говорящего оказывается само собой разумеющимся.
А вот Медведь, кажется, понял меня сразу. Он отчетливо усмехнулся и сказал:
— Вообще ты прав. Да и тайны из этого я особо не делаю. Я дайвером раньше был. Очень любил это дело, иногда часами исследовал всякие подводные пещеры. А потом попал сюда, и, само собой, здесь дайвить было негде. А потом и купол закрылся.
— А как дайвер оказался в Центурии?
— А вот для этого, братец Кротик, двух десятков Овощей будет мало. — ответил Медведь, поднимаясь. — Все, я в норме. Идем.
Мы шли почти до самого заката, через примерно равные промежутки времени, которые сложно было оценить точнее, поскольку у меня часов не было вообще, а у Медведя были электронные, сверяясь со своими хадами и понимая, что они не заработали.
Давно остались далеко за спиной удивительный спинорифы, и Солнце уже коснулось своим краешком горизонта, когда мы впервые увидели, что наши хады включились и заработали.