Ацтек. Том 2. Поверженные боги
Шрифт:
То был последний приказ, отданный мною: дальше всем руководил мой старый друг-солдат.
Он повернулся и принялся отдавать приказы, тут же выполнявшиеся воинами. Толпа взвыла от ужаса, но часть солдат быстро согнала в кучу всех взрослых мужчин. Часовые охраняли их с оружием в руках. Остальные солдаты сложили оружие, разделись и принялись за дело (или забаву). Время от времени кто-нибудь из них одевался и шел караулить пленников, давая возможность развлечься товарищу из числа охранников.
Я смотрел на это всю ночь напролет, ибо большие костры разгоняли тьму до самого рассвета, но в действительности почти ничего не видел и уж во всяком случае не испытывал совсем никакого злорадного удовлетворения. Крики, вопли, стоны и прочие звуки, сопровождавшие насилие и резню, не достигали моего слуха.
Произошло же там, в соответствии с приказами Куаланкуи, следующее. Все малые дети, грудные или только учившиеся ходить, были изрублены на куски — не быстро, но так, как обычно, очистив от кожуры, неспешно разрезают на дольки фрукт перед тем, как его съесть. Все это творилось на глазах у родителей и сопровождалось их воплями, рыданиями и проклятиями. Детей постарше, пригодных для совокупления, вне зависимости от пола, текпанеки принялись насиловать — опять же на глазах у их родных и близких. Когда же эти дети в результате жестокого насилия стали уже более не годны для плотских забав, их бросили умирать и взялись за юношей и девушек, а потом — за молодых женщин и мужчин. Не миновала сия участь и жрецов, которые, как я уже говорил, все были молодыми людьми.
Жрец, прибитый кольями к земле, наблюдая за этим, скулил и с опаской смотрел вниз — на собственные уязвимые срамные места, однако текпанеки, даже в неистовстве насилия, помнили, что его трогать нельзя.
Время от времени кто-нибудь из людей постарше пытался вырваться и броситься на помощь близким, но вооруженная стража крепко караулила пленников, не позволяя им не только освободиться, но даже отвернуться, чтобы не видеть надругательств над родными. Наконец, когда все молодые переселенцы превратились в куски истерзанной плоти, когда все они или умерли или были близки к тому, чтобы испустить дух, текпанеки взялись за людей постарше и, хотя к тому времени их пылу пора бы уже и поостыть, изнасиловали даже двух или трех путешествовавших с нами старух.
На следующий день, когда солнце уже стояло высоко, оргия наконец закончилась, и Сердитый на Всех приказал отпустить согнанных в кучу взрослых мужчин, бросившихся к окровавленным, перепачканным кровью и омикетль телам жертв насилия. Некоторые из них были еще живы и успели перед смертью увидеть, как солдаты — по следующей команде Куаланкуи — набросились на их родных. Своими обсидиановыми ножами текпанеки отсекли каждому из взрослых мужчин тепули, после чего проделали с ними, окровавленными и израненными, то, что проделывали с другими с помощью собственных членов.
Тем временем прибитый кольями жрец вел себя тихо, может быть, надеясь, что о нем позабыли. Но когда солнце поднялось выше, он понял, что ему предстоит умереть еще более страшной смертью, чем всем остальным, ибо то, что осталось от Ночипы, начало осуществлять собственную месть. Кожа, насыщенная известковой водой, по мере высыхания медленно сжималась, затвердевая на теле жреца сдавливающей его коркой. Он начал задыхаться и хрипеть. Даже не кричать, а только хрипеть, ибо набрать воздуху ему уже удавалось лишь столько, чтобы чуть-чуть продлить свою жизнь. А кожа неумолимо продолжала сокращаться, стягиваться, уже затрудняя движение крови в его теле. Отверстия на месте шеи, запястий и лодыжек Ночипы сузились, превратившись в медленно сжимающиеся гарроты. Лицо жреца, его руки и ноги начали вспухать и темнеть до безобразного пурпурного цвета. С раздувших губ еще срывались нечленораздельные звуки, но постепенно и они заглохли. Тем временем то, что недавно было тепили Ночипы, сомкнуло свое еще более девственно тугое, чем при жизни, кольцо, перетянув гениталии жреца у самого основания. Его мешочек олотин набух до размера мяча тлачтли, а тепули разнесло так, что он стал больше моего предплечья.
Солдаты расхаживали по территории поселения, рассматривая каждое валявшееся там тело, дабы удостовериться, что те, кто еще не умер, умирают. Текпанеки не проявляли милосердия и не облегчали страдания умирающих, однако приказ о том, чтобы в Йанкуитлане не осталось никого живого, выполнялся старательно. Под самый конец нас удерживало там лишь созерцание
Я и мои товарищи стояли над его распятым телом, слушая слабый, затихающий хрип и глядя, как безжалостно сжимающаяся кожа все сильнее стягивает жреца, делая скрытые под нею части все тоньше, а налившиеся кровью, почерневшие открытые места, заставляя, напротив, раздуваться, невероятно увеличиваясь в размерах. Голова его уже походила на бесформенную черную тыкву, но жрецу все же хватило дыхания на короткий стон, когда его тепули, не выдержав внутреннего давления, лопнул, разбрызгивая вокруг черную кровь и обвиснув рваными клочьями.
Какое-то подобие жизни еще теплилось в этом человеке, но с ним было покончено, и наша месть свершилась. Сердитый на Всех приказал текпанекам собирать вещи и готовиться к маршу, тогда как остальные трое стариков вместе со мной переправились вброд обратно через реку, где нас ждала Бью Рибе. Я молча показал ей заляпанные кровью опалы. Уж не знаю, что еще она видела, слышала или о чем догадалась, и даже не могу предположить, как я сам выглядел в тот момент. Но Бью смотрела на меня глазами, полными жалости, упрека, печали и главное — ужаса. На какой-то миг она даже отстранилась, когда я протянул ей руку.
— Пойдем, Ждущая Луна, — сказал я Бью каменным голосом. — Я отведу тебя домой.
IHS
S.C.C.M
Его Священному Императорскому Католическому Величеству императору дону Карлосу, нашему королю и повелителю Наимудрейшему и проницательнейшему из государей из города Мехико, столицы Новой Испании, на следующий день после праздника Очищения Девы Марии, в год от Рождества Христова одна тысяча пятьсот тридцатый, шлем мы наш нижайший поклон.
Позвольте высказать самое глубокое и искреннее восхищение основательностью и смелостью познаний и суждений Вашего Величества в области умозрительной агиологии [7] в связи с высказанной нашим монархом в последнем письме блестящей догадкой, viz. [8] : о том, что самое любимое божество индейцев, столь часто поминаемый нашим ацтеком Кецалькоатль мог быть в действительности не кем иным, как апостолом Фомой, посетившим здешние земли пятнадцать столетий тому назад с высокой целью принести туземным язычникам Свет Евангелия.
7
Агиология — изучение жизнеописаний святых.
8
А именно (лат.).
Разумеется, государь, даже мы, будучи епископом Мексики, не можем придать столь смелой гипотезе официальное звучание, не обсудив ее предварительно в кругу светил теологии и иерархов Святой Церкви. Однако мы можем с полным на то основанием утверждать, что располагаем рядом сведений, свидетельствующих в пользу теоретического допущения, высказанного Вашим Величеством.
Primus [9] . Так называемый Пернатый Змей был неким сверхъестественным существом, почитаемым всеми народами, населяющими Новую Испанию, вне зависимости от того, каким бы еще ложным богам они ни поклонялись. Имя его при этом звучит по разному: Кецалькоатль среди говорящих на науатль, Кукулъкан среди говорящих на майя, Гукумац среди народов, обитающих дальше к югу, et cetera [10] .
9
Первое (лат.).
10
И так далее (лат.).