Ацтек
Шрифт:
— Но зачем вообще что-то им отдавать? — в отчаянии вскричал один из присутствующих.
— Знайте же, — продолжил Мотекусома. — Белые люди могли бы потребовать как плату за свой уход еще и личное достояние всех до единого знатных людей. Они могли бы даже развязать ради этого войну и призвать против нас с материка своих союзников. Я же предпочитаю избежать открытой вражды и возможного кровопролития, проявив подобающие владыке щедрость и великодушие.
Змей-Женщина произнес сквозь зубы: — Даже будучи верховным казначеем, то есть официальным хранителем сокровищницы государства, которую мой господин отдает чужеземцам, я должен признать, что это была бы не слишком высокая плата за избавление от таких гостей. Беда в том, мой господин, что, сколько бы золота им ни дали, испанцы
— Мне удалось убедить Кортеса в том, что больше никакого золота у меня нет. Если во всей стране и осталось золото, то только находящееся сейчас в торговом обороте и во владении частных лиц. Наша сокровищница создавалась вязанки вязанок лет, всеми Чтимыми Глашатаями нашего народа, и чтобы собрать со всех наших земель лишь малую часть таких богатств, потребуются жизни не одного поколения. Станут ли испанцы тратить на это время? Кроме того, я отдаю им казну не просто так, а с условием: они в своей земле преподнесут ее королю Карлосу со словами, что я посылаю ему в дар все золото своей земли. Кортеса это устраивает, устроит это и их короля Карлоса. Когда белые люди уйдут, они больше не вернутся.
Никто из нас не более не возражал. Мотекусома заявил, что совет окончен, и мы молча покинули дворец, выйдя из ворот в Змеиной стене на площадь. Только тогда кто-то сказал:
— Нет, это просто неслыханно! Кем-Анауак юй-тлатоани держат в плену гнусные, вонючие варвары!
— Нет, — заявил другой из членов Совета. — Мотекусома прав. Это не он пленник, а все мы. Пока он с постыдной покорностью пребывает на положении заложника, ни один мешикатль не решится даже плюнуть на белого человека.
— Мотекусома отдал во власть пришельцев себя, гордую независимость Мешико и большую часть наших сокровищ. Если корабли белых людей не приплывут еще долго, то кто знает, что еще он им отдаст?
Один из присутствующих озвучил то, что было на уме у всех нас: — За всю историю Мешико ни один юй-тлатоани не был низложен и лишен власти при жизни. Даже безумный Ауицотль, хотя править он, разумеется, не мог.
— Так он и не правил. Титул сохранялся за ним, а обладавший реальной властью регент обеспечил порядок и преемственность власти. В конце концов, кто может поручиться, что Кортесу вдруг не взбредет в голову попросту взять да убить Мотекусому? Кто знает, что за блажь может накатить на белого чужака? Или Мотекусома, не в силах выдержать унижения, сам убьет себя. Судя по виду, он к этому готов.
— Да, трон Мешико может неожиданно оказаться свободным. Поэтому, имея в виду подобную возможность, мы должны заранее определить, кто станет временным правителем… если Мотекусома доведет дело до того, что его придется отстранить от правления по решению Изрекающего Совета.
— Этот вопрос необходимо обсудить и решить тайно. Давайте избавим Мотекусому хотя бы от этого унижения до тех пор, пока не останется иного выбора. К тому же сейчас нельзя давать Кортесу ни малейшего повода заподозрить, что его драгоценный заложник может вдруг оказаться бесполезным.
Тут Змей-Женщина повернулся к до того времени воздерживавшемуся от высказываний Куитлауаку и обратился к нему со словами:
— Куитлауацин, поскольку ты брат Чтимого Глашатая, то твою кандидатуру как возможного преемника в случае смерти Мотекусомы Совет, естественно, рассмотрит первой. Примешь ли ты титул и должность регента, если мы на официальном совещании решим, что это необходимо?
Куитлауак прошел еще несколько шагов, хмуря лоб в размышлении, и наконец сказал:
— Меньше всего на свете мне хотелось бы отбирать власть у собственного брата, пока он жив. Но, скажу по совести, мои господа, Мотекусома уже сам отрекся от большей части своих полномочий, да и жив-то, похоже, лишь наполовину ! Поэтому, если только Изрекающий Совет решит, что это необходимо для спасения страны, я буду готов принять тот сан, о каком меня попросят.
Однако вышло так, что никакой срочной необходимости в отстранении Мотекусомы или в других из ряда вон выходящих действиях не возникло. Более того, некоторым
Мотекусома, его придворные и советники, казалось, легко приспособились к перемене резиденции, и, похоже, это действительно никак не сказалось на управлении страной. Дела шли своим чередом. Как и всякий другой юй-тлатоани, Мотекусома регулярно встречался со своим Изрекающим Советом, принимал иноземных послов, представителей дальних провинций Мешико и держав Союза Трех, предоставлял аудиенции частным просителям.
Особенно часто в ту пору наведывался к нему его родной племянник Какамацин, несомненно, и не без оснований, беспокоившийся за судьбу своего шаткого трона Тескоко. Но, возможно, Кортес тоже велел своим союзникам и подчиненным «хранить спокойствие и ждать». Так или иначе, но никто из них — даже принц Черный Цветок, которому, понятное дело, не терпелось занять трон аколхуа, — не предпринимал никаких поспешных, непродуманных действий. На протяжении той зимы жизнь Сего Мира, казалось, шла своим чередом, как и обещал Мотекусома.
Однако точно этого сказать не могу, потому что я сам лично имел к государственным делам все меньшее и меньшее отношение. Мое присутствие требовалось редко, только когда Мотекусома желал выяснить мнение по тому или иному вопросу всех знатных мужей, проживающих в городе. Что же касается услуг переводчика (кстати, лицу, причисленному к знати, не подобало выступать в этой роли), то и они требовались от меня все реже. Под конец меня и вовсе перестали вызывать во дворец с этой целью: Мотекусома, очевидно, решил, что раз уж он собрался вполне довериться Кортесу, то может доверять и его наложнице Малинцин. Замечали, что эта троица немало времени проводила вместе, чего, впрочем, трудно было бы избежать, ибо они все же жили под одной крышей, хоть и в очень просторном дворце. Но на самом деле Кортес и Мотекусома начали получать взаимное удовольствие от общества друг друга. Они часто вели беседы об истории и нынешнем состоянии своих стран, рассказывали о религии и образе жизни. Для развлечения Мотекусома научил Кортеса азартной игре в патоли, и я, например, надеялся, что Чтимый Глашатай делает высокие ставки, отыгрывая таким образом хотя бы часть сокровищ, обещанных им белым людям.
Кортес, в свою очередь, не остался в долгу и познакомил Мотекусому с другим развлечением. Он вызвал с побережья некоторых своих моряков и мастеров, которых вы называете корабельными плотниками. Они захватили с собой множество неизвестных у нас металлических инструментов и приспособлений. Испанцы распорядились доставить им некоторое количество длинных прямых и ровных древесных стволов, которые, словно по волшебству, превратили в доски, брусья и шесты. За поразительно короткое время они построили точную, но уменьшенную вполовину копию одного из своих морских кораблей и спустили это судно на воду озера Тескоко: впервые над его гладью мы увидели лодку с крыльями, именуемыми парусами. Моряки, владевшие сложным искусством управления этим судном, могли теперь плавать по всем пяти сообщающимся друг с другом озерам, и на такие водные прогулки Кортес нередко приглашал Мотекусому, а порой даже не одного, а в сопровождении членов семьи или придворных.